Изнанка мира

Егоров вышел на улицу. Небо уже стало похожим на вынутую из печи и быстро остывающую золу. Городские кварталы на его фоне выглядели беспорядочным нагромождением черных ящиков. Артема больше не волновало утерянное оружие. Нет, он, конечно, еще надеялся, что ему придется понести наказание за свою оплошность, но лишь в том случае, если наконец прекратится начавшееся утром светопреставление. Иначе до его утерянного пистолета никому дела не будет.

— Куда? — спросил себя опер, стоя на крыльце. — Домой? Ни за что!

И он побрел к уютному кабачку, в который ему раньше приходилось заглядывать по уголовным делам. Хотелось как-то развеяться и провести вечер в шумном месте.

Нарушив тишину совсем опустевших улиц, до слуха Егорова долетели едва слышные завораживающие тягучие звуки. Они все усиливались, и, наконец, впереди на багровом фоне четко обрисовался силуэт человека, сидящего на крыше торгового киоска. Свесив ноги и покачиваясь в такт музыке, он играл на саксофоне. Поравнявшись с музыкантом, опер остановился. Худощавый саксофонист, лет тридцати пяти на вид, в надвинутой на глаза кепке играл самозабвенно, ни на кого не обращая внимания и ничего не видя вокруг. Огненные блики играли на зеркальной поверхности инструмента, преломляясь в его изгибах. И было в этом что-то притягивающее, навевающее щемящую тоску, и одновременно нелепое и абсурдное.

В кабачке «Идиллия» действительно было людно. Видимо, многие руководствовались теми же соображениями, что и Артем, не желая в этот вечер оставаться наедине с неизвестностью. Видневшееся в узких, похожих на бойницы окнах тускнеющее зарево помещения почти не освещало. Поэтому на столах в простеньких керамических подсвечниках и в расставленных тут и там на полу высоких металлических канделябрах горели свечи. Несмотря на то, что столы были заставлены едой и питьем, никто из посетителей не ел и почти никто не пил. А те, кто все же заставлял себя пить, были так же трезвы, как и все остальные. Не было и обычного обилия музыки. Толстенький тапер пытался играть на стареньком рояле, который так же, как и маэстро, был не в лучшей форме и сильно фальшивил. Под эту музыку также фальшиво, с недовольным выражением лица танцевала почти обнаженная девица, к которой никто не проявлял интереса.

— Что? Работа? — спросил вертлявый бармен, появляясь из-под стойки, как черт из табакерки. — Будете кого-нибудь арестовывать и сажать?

Егоров не ответил. Облокотись локтем о стойку, он внимательно осматривал зал, то и дело натыкаясь взглядом на знакомые лица.

— А, по-моему, мы все и так уже сидим, и довольно прочно, — продолжил бармен, протирая бутылку. — Пить будем? Наливаю бесплатно.

— Ну налей, — согласился опер, ощутив потребность чем-то себя занять.

— Чего налить?

— А какая разница?

— Верно, никакой, — в свою очередь согласился бармен и наполнил высокий фужер.

Артем сделал глоток — ни вкуса, ни запаха, все, как и утром.

— Надеюсь, вы не думаете, что у меня плохой товар?

— Не думаю, — оборвал разговор Егоров, увидев в затемненном углу волнующе знакомый профиль.

Эльвира держала в руке такой же большой фужер. Она вяло, очень нехотя делала из него небольшой глоток, после чего тонкой струйкой выливала часть содержимого сосуда прямо на стол. Снова медленно делала глоток и снова лила на стол. Егоров осторожно, как бы с опаской, подсел рядом. Женщина посмотрела на Артема тем застывшим взглядом, который Артем в этот день видел у многих.

— Ты явно за мной следишь, — усталым и безразличным голосом сказала Эльвира, но в глазах ее блеснула едва заметная искра.

— Не пришел твой поезд? — ухмыльнулся Артем.

— Неужели ты здесь на работе? — снова спросила она, словно не слыша вопроса. — Или так, взгрустнулось?

— От кого ты хотела уехать — от меня, от себя или вообще от всего, что связывает тебя с этим городом?

Вытаявшая под фитилем свечи выемка быстро наполнялась расплавленным воском.

— Если ты меня преследуешь, то какой в этом смысл?

Расплавленный воск, переливаясь через край выемки, стекал вниз, наростами застывая на подсвечнике.

— Но, как видишь, сегодня никто никуда не уехал и, может быть, уже не уедет. Наверное, потому, что уезжать бесполезно. Мы обречены все свое носить с собой. Это только кажется, что можно от чего-то уехать, — Артем последний раз глотнул из бокала и с раздражением отставил его в сторону.

— Какой долгий и тяжелый день, — сказала Эльвира, глядя в пустоту. — Неужели все это не сон?

Танцовщица как-то скомкано закончила выступление и под жидкие аплодисменты удалилась.

— Мы с тобой давно не виделись, а сегодня встречаемся второй раз, — Артем пристально разглядывал собеседницу. — Может, это неспроста? Вдруг и вправду ничто в мире не происходит случайно?

— Надо же, никакого вкуса. И никакого результата, — Эльвира перевернула фужер вверх дном, вылив на стол остатки влаги, и она, дойдя до края, потекла на пол.