Изнанка

— Антибачи. Ботинки такие навороченные. Ты должен был видеть — конторщики в такие обуты. В них можно ходить по траве, не вытаптывая ее.

Рысцов вспомнил «горнолыжные» чудища на ногах мента-гиббона. Поморщился. Ну и кретины, придумать ведь такую ахинею надо! И термин какой-то дурацкий: антибачи. Назвали бы уж как-нибудь попроще: травоспасы хотя бы или незатопы…

— А еще какие-нибудь профессии есть? — спросил он, усмехнувшись своим мыслям.

Бомж крякнул:

— Никаких больше и нет, глупый! Зачем?

— Как «зачем»?… — растерялся Валера. — А жратву где брать, жизнь как благоустраивать, да мало ли еще чего! Трубу, допустим, у меня в сортире прорвало…

— Не прорывает тут труб, — горько усмехнулся старикан. — И еды навалом в магазинах. И тепло всегда, и воздух чистый, и никогда у тебя здесь не сломается карандаш. А через полмесяца и вовсе забудешь, что когда-то умел рисовать или сочинять стихи. Так-то.

— Но ведь полно корыстных, злых и жадных людей! Маньяков, наконец! — воскликнул Рысцов. — С таким укладом преступность же все тут захлестнуть должна. Коррупция, геноцид, да все, что угодно!

— То-то и оно, что нет. Довольны в основном люди. А на недовольных и несогласных управа всегда найдется. Либо в кутузку, как меня, либо в изнанку — это кто поопасней. На то и создана контора Справедливости… Все на своем месте.

Бомж замолчал, совершив мышцами лба загадочные сокращения.

— Что же получается, — озадаченно произнес Валера, — четыре рода деятельности всего?

— А куда больше? — мерзко ощерился старикан, сплюнув на пол. — Конторщик, мельник, саженец и ходок. Баста.

— Ну с конторщиками понятно — это вроде ментов и вообще… власти. А остальные?

— А вот щас по порядочку и растолкую. Траву сажать надо? Надо.

— Зачем? — мигом перебил Рысцов, присаживаясь на корточки. Ну прям урка со стажем…

Старикан вновь одарил его терпеливым взглядом психиатра.

— Нет здесь такого слова. Если каждый встречный станет задаваться этим вопросом, система развалится. А людишкам надоел беспорядок, и в глубине души они чуют, видать, что уменьшение количества вопросительных знаков в мыслительных потугах прямо пропорционально влияет на уровень путаницы и хаоса. Меньше кривых нейронов — больше порядка.

Валера аж в ухе поковырял незабинтованным мизинцем — настолько не стыковались услышанные домыслы с внешним видом бомжика. А уж с запахом — тем паче. В пору хоть степень по социологии выдать ему.

— Я кандидатом наук был, — отвечая на красноречивый взгляд Рысцова, проворчал бомж. — Философских. Считался, между прочим, не последним человеком на кафедре… А вот на поверку оказалось, что ума-то не хватает: поперся, старый идиот, в Центр, поглядеть хотел, что там… за планкой реальности, на следующем витке развития цивилизации.

— Да… — пробормотал Валера. — Лучше уж — витраж вдребезги, и с одиннадцатого этажа…

— С какого еще этажа? — рассеянно спросил пропитанный вонью кандидат наук. — Теперь, если в Городе на траве самоубийством покончил, то и в реальности кирдык тебе. Только контора Справедливости не очень-то поощряет это дело. Оно и понятно, ты тут вены в ванночке порешил, а в Центре — трупик. Убирать кто будет? Хотя, как ни странно, процент суицидников очень невысок. — Он помолчал, энергично поскреб когтем темечко.

«Вши, что ли?.. — с содроганием подумал Валера. — Не-е. Тут и вшей не бывает, поди…»

Старикан тем временем перестал чесаться и, пригладив похожие на паклю волосы, продолжил лекцию:

— Ученые-то головы ломали, как социальные модели наладить, войны прекратить, бедным помочь. И тут появляется добренький эс, и выходит, что ничего и делать-то не надо — спи себе на здоровье и тешься негой в справедливых и безмятежных снах. Видимо, людям и впрямь халявы не хватало в жизни… А здесь что? Вовремя сажай да не топчи попусту — вот и все правила. Этакая сублимация общества.

Чем больше Рысцов представлял себе этот мир, тем сильнее дрожь пробирала его, касаясь позвоночника и внутренностей.

— Нам, оказывается, мил-человек, чтобы начать деградировать, хватило одной нелепой случайности мироздания и одной сумасшедшей девицы, — подбил бомж с научной степенью.

— Так что там с мельниками и сеятелями?

— Саженцами, — поправил старикан. — Чтобы травку посадить, нужны семена. Их добывают из так называемой породы, которую можно раздобыть в хранилищах, что находятся за городом, километрах в двадцати — этакие здоровенные баки. Очередные причуды эса… Да-альше… Ходоки, значит, носят породу на мельницы, где мельники просеивают ее и выбирают из грязной жижи семена.

— Зерна от плевел сепарируют…

— Во-во, похоже. Оставшийся после просеивания жмых ходоки несут обратно в хранилища, где тот постепенно превращается в породу. Колечко замкнулось… Ну а готовые семена уже выдаются саженцам, которые укладывают их в поры асфальта. Такие дела.

— Бред.

— Причуды эса. Людям нравится.

— Хорошо, — настырно мотнул головой Рысцов. — А как же насчет других аспектов жизни? Образование, культура, искусство, развлечения, в конце концов!