Изнанка

А Маргарита с Валентиной сдружились, хотя по характеру отличались друг от друга, как жаркий летний день от пасмурной осенней ночи. Маргарита была до крайности доверчивой и часто попадала из-за этого в неприятности. А Валентина всегда словно бы по течению плыла и опасалась любых перемен.

Впрочем, их дружба стала для Валентины ещё и постоянным переживанием за подругу.

Переживала, когда та попала под влияние Свидетелей Иегова. Когда Марго с мужем рассталась. Когда чёрные риэлторы подругу обмануть пытались и им это почти удалось. А недавно Маргарита с этим Мишей познакомилась, влюбилась и даже собиралась отдать ему большую сумму денег, чтобы тот с женой развёлся. Ну ведь понятно же, что он альфонс и жулик, которые после получения суммы просто-напросто исчезнет, оставив несчастную наивную женщину страдать. И Валентина пыталась убедить в этом подругу, но когда та что-то втемяшит себе в голову, переубедить её просто невозможно.

Теперь все эти переживания казались Валентине ничтожными, в сравнении с нынешней тревогой. Она глядела на Маргариту, и у неё сердце разрывалось от жалости. А ещё её очень пугали эти серые пятна на руках подруги. Что это за мерзость такая? Что-то заразное? Если так, то не передалась ли уже эта зараза ей, Валентине?

В любом случае, бросать подругу она не собиралась. Суждено помереть — помрут вместе.

С улицы доносился шелест:

— Мы хотим помочь… Идите к нам… Мы не желаем вам зла…

— Твари, — прошептала Валентина, после чего отправилась за таблетками и облепиховой мазью.

* * *

У Кирилла было одно желание: чтобы эти люди поскорее заткнулись. Шелестящие голоса, словно щупальца проникали в мозг и елозили там, елозили. Ему казалось, что он слышал их раньше, когда был зависим от наркотиков. Тогда они тоже призывали, уговаривали, делали его безвольным.

Подлые голоса, лживые.

— Примите нашу помощь… Мы желаем вам только добра…

Ну да, конечно. Ничего нового. Поверить этим голосам — значит сломаться. Сломаться, как часы, у которых стрелки дёргаются, но не ходят. Их обещания сродни блеску игры шприца, сродни расползающемуся по венам тёмному мороку. Кирилл боялся этих голосов, потому что был слаб. Да, он изменился, когда избавился от зависимости, но внутри него оставалась червоточина искушения, то, отчего не избавят все реабилитационные центры мира.

Он вышел из своей мастерской, погрузил голову в бочку с водой, подождал, пока лёгкие не начало жечь от нехватки кислорода, а в голове не завыла тревожная сирена, а потом выпрямился, фыркая и отдуваясь. Какое-то время он чувствовал себя почти нормально, а затем шелестящие сумерки навалились на него с новой силой.

— Вы должны верит нам… Без нашей помощи вы погибните…

Не эти ли голоса говорили ему, что он непременно погибнет, если не достанет очередную дозу наркоты? Не они ли подталкивали ударить тётю Иру по голове чем-нибудь тяжёлым — так, чтобы сразу насмерть?

Кирилл вышел со двора, посмотрел на людей за периметром. Эльза как-то купила книгу с гравюрами, на которых были изображены ведьмы и демоны, и ему казалось, что он сейчас глядит на жутких готических персонажей тех самых гравюр. Зачем они явились? Забрать души выживших? Ему такая версия представлялась очень даже верной.

Он заметил среди бесцветных девушку. Сердце ёкнуло: Эльза!.. Нет, всего лишь похожа. Почудилось. Та, которую он любил, давно мертва, её кости лежат под слоем земли на кладбище.

— Идите к нам… Мы поможем…

Совсем стало невмоготу слушать эти голоса. Спрятаться от них в доме? Нет, сидеть в четырёх стенах ещё хуже. Лучше пройтись по деревне, посидеть на скамейке под каким-нибудь деревом. В центре круглой территории как будто всё как раньше, там можно хотя бы на несколько секунд забыться.

Он сунул руки в карманы толстовки и зашагал к домам, в окнах которых теплился свет керосиновых ламп и свечей.

* * *

Самолёт не упал! Всё это оказалось лживой хренью!

— А я ведь чувствовал, — сказал Гена мёртвой тёще. Он расхаживал по комнате на втором этаже своего дома с выключенным фонариком в руке. — Да, Анастасия Марковна, чувствовал! Всё это лживая хрень! Меня, корова жирная, не так просто провести!

Была бы тёща жива, она сказала бы, что он врёт, указав на его мокрые штаны.

— Ну да, струхнул чуток, — словно оправдываясь, произнёс Гена. — Это ведь нормально, любой струхнул бы, — он издал нервный смешок. — Но теперь я в норме. Им больше меня не провести, — склонился над лежащей на полу женщиной, выкрикнул со злорадством: — Слышишь, Анастасия Марковна? Меня! Больше! Не! Провести! Я тебе не какое-то там дурачьё! — указал на окно фонариком. — Нет, нет, жирная, не дурачьё, как все они! Если кто и выживет, так это я! А знаешь почему? Ну, давай, скажи, скажи?.. Не можешь? Тогда я скажу, — постучал кулаком по своему лбу. — Потому что я умный! Всё просто, да? Дурачьё подыхает, умные — выживают!

Его глаза безумно блестели, на покрытом оспинами лице кривился полумесяц улыбки. Он снова принялся расхаживать по комнате какой-то дёрганой походкой.