Изменить судьбу. Вот это я попал

Ушаков не так давно в порыве тренировок умудрился перехватить письмо леди Уорд своей подруге, снять с него копию и принести мне почитать. Занятное чтиво, я даже местами посмеялся. В этом письме Джейн очень подробно описывала свою жизнь в дремучей России, ее новых знакомых и… меня. Мадам явно не лишена литературного таланта, поэтому читать ее письмо было увлекательно и интересно. Так вот, я, оказывается, высокий, крепкий юноша с хорошо развитым телом, очень сильный и выносливый. Интересно, когда это она мое тело успела рассмотреть, да еще и выносливость проверить? Или это литературный образ, ну там, для создания интриги, чтобы подруга тоже погадала, откуда Джейн особенности тела и пределы выносливости российского императора знакомы? Но не суть. Далее шло описание моей физиономии. С точки зрения женщин, я — очень красив, но моя кожа весьма загорела, и это вульгарно, хотя и не лишено привлекательности, потому что мои светлые голубые глаза становятся жутко выразительными. Там так и написано — «жутко выразительные». А еще я париков не ношу — это вообще кощунство какое-то: волосы чистые, свои, хорошо расчесаны и ухожены, в общем, истинный кошмар. И все бы ничего, если бы не одно «но». Я — очень красив, но совершенно не мил. Мой взгляд бывает настолько тяжелым, что внушает трепет, и красота меркнет, делая меня властным и даже ничуть не симпатичным. Вот как хочешь, так и представляй императора Петра, неизвестная подруга Джейн Уорд. Одно было подмечено чрезвычайно точно, мой взгляд не каждый был способен выдержать, я это уже несколько раз отмечал. А вот де Лириа, например, написал королю Испании, что, «похоже, у волчонка начали прорезываться клыки, и не всем власть имущим это по душе». Волчонок — это, судя по логике, я. Недурственное развлечение нашел себе Андрей Иванович — диппочту читать, причем незаметно. Каким образом он снова письма запечатывал, лично для меня было загадкой, но ровно до тех пор, пока я не увидел, как этот жук горячим воском оттиск с моей печати снимает, чтобы копию этой самой печати сделать, не иначе.

В столовой в это время наступила такая тишина, что пролетевшая рядом со мной муха слышалась, как вертолет, заходящий по посадку. У кого-то сдали нервы, послышался стук упавшей ложки и звон посуды, надеюсь, тарелка не треснула, иначе как бедолага будет есть на разбитом фарфоре? А вообще, это я удачно зашел. Репнин с Юдиным с самого порога блокировали дворецкого, который не успел доскакать до столовой вперед меня и предупредить гостей и хозяев, что император пожаловал, прячьте жратву с тарелок и делайте постные мины. Так что я свалился жующему бомонду, как снег за шиворот.

Слегка наклонив голову, я продолжал пристально осматривать каждого из сидящих за столом. Эти бараны продолжали сидеть не шевелясь. Я нахмурился. Первой сообразила, что нужно делать, Лизка, как особо важная персона, сидевшая на противоположном конце стола, прямо напротив хозяина этого шабаша. Подскочив так, что опрокинула стул, она присела передо мной в глубоком реверансе и произнесла глубоким голосом с легкой хрипотцой, от которого, должно быть, не у одного мужика… хм… душа зашевелилась.

— Государь мой, Петр Алексеевич.

— Встань, Лиза, ну что же ты вскочила, негоже женщине из-за стола выпрыгивать перед мужчиной, — сделав несколько шагов в ее сторону, я поднял тетку, приобняв за плечи. Все-таки Елизавета весьма соблазнительна. А еще она знает это и умеет пользоваться. Если выживу, обязательно ее замуж выдам. Подхватив стул, я поставил его на место и помог ей сесть. Лишь затем обернулся к покрасневшему непонятно от чего, от злости или смущения, Долгорукому. — Алексей Григорьевич, неужто не получал ты мое письмо, в коем я обещался приехать, навестить тебя?

— Я думал, что ты, государь Петр Алексеевич, как обычно, много пообещаешь, но обещания так и не сдержишь, — Долгорукий подскочил и принялся освобождать свое место за столом.