Изменить судьбу. Вот это я попал

— Наказать я вас не могу, сами знаете, за свинство наказания не предусмотрел дед мой. Наверное, стоит мне за подобные недочеты взяться. Но когда это случится, вы уже и забудете, что здесь к чему было. Так что пока готовьтесь, никакие боевые ранения, полученные во вполне честной борьбе, не освобождают вас от принятия участия в охоте. Через час выезжаем.

Ну что же, вроде бы прошло неплохо. А ведь это мое первое испытание в ряду многих подобных. В воздухе продолжали висеть невысказанные угрозы и намеки на опалу. Я Ваньку немного изучил, пока в Царское Село собирался. К отцу он точно не побежит, попытается сам исправить то, что натворил. Интересно будет посмотреть, как именно он будет стараться. Я провожал колонну, быстро двигающуюся к выходу, тяжелым взглядом. Ну Трубецкой, ну скотина. Такой шанс проср… Я понимаю, нервы не выдержали, но, черт бы вас всех побрал, мозг иногда включать надо. Если бы он пошел официальным путем, то я смог бы, обливаясь горючими слезами на публике, сдать Ваньку перво-наперво Ушакову. А уж Андрей Иванович быстро бы мне степень его вины по полочкам разложил. А там и до батяни недалеко, как говорится, рукой подать.

Последним шел подпоручик Юдин, который разве только что не крестился, что их, кажется, пронесло: и офицерам не дал друг дружку на куски порвать, и государь вроде не слишком-то и осерчал. Глядя на него, на его юное лицо, я решил похулиганить. Жаль только, мою шутку никто из них не оценит.

— А вас, подпоручик Юдин, я попрошу остаться. — Парень замер и медленно повернулся ко мне. — Да не тушуйся, подпоручик, — я усмехнулся, глядя на его живое лицо, на котором в один миг пронеслись все обуревающие его чувства. Дождавшись, когда мы остались одни, я продолжил: — Сказывай, как додумался этих кабанов неохолощенных по углам развести?

— Негоже это, чтобы офицеры вот так дрались. Ладно бы дуэль, или еще что, а вот так… неправильно это, — он покачал головой. Надо же, какой романтик на мою голову. Дуэль ему из-за прекрасных глаз подавай.

— Как звать? — я даже не пытался вспомнить, потому что не знал, как его зовут. Я не обязан знать каждого солдата по имени. Это, конечно, было бы круто, но не обязательно.

— Борис Михайлович, государь, — тихо, но твердо ответил Юдин.

— И как же ты не побоялся, Борис Михайлович, между этими двумя влезть? Вон, Лопухин, как петух недоощипанный, весь в благодарных зуботычинах, — я пристально смотрел на него, слегка наклонив голову.

— Так ведь не один я был, а с товарищами полковыми.

— И то верно, не один, — я замолчал, затем мотнул головой, словно очнувшись от грез, в которых не было даже мыслей — всего лишь пустота. — Иди к своим товарищам, вашу судьбу я позже решу.

— Слушаюсь, государь. — Юдин повернулся и, сжав зубы, вышел из комнаты. Сейчас, поди, думает, что не так уж и легко отделался.

А ведь во всей этой истории виноватыми остались лишь гвардейцы со своим подпоручиком. Ведь и Трубецкой и Долгорукий — их командиры. А вот это уже очень серьезный проступок. И я, черт всех побери, не могу им помо… А что если…

— Репнин!

— Я здесь, государь Петр Алексеевич, — он материализовался передо мной так быстро, что я невольно заподозрил наличие у него телепорта.

— Мне нужен приказ от вчерашнего числа, о создании личной императорской роты для решения курьерских задач и задач связи.

— Связи с кем? — Репнин уже что-то строчил, сидя за столом. Я просто поражаюсь этому человеку. Недооценили его, ой как недооценили.

— С кем угодно, — я махнул рукой. — Чтобы ты не бегал, выискивая курьеров, а чтобы курьеры входили в подчинение к офицерам этой роты, — я посмотрел на дверь. — Потом добавим. Устав разработаем, есть у меня парочка идей. И вчерашним же числом зачисли этих четверых бунтарей в роту в соответствующих званиях, пока при окладах согласно «Табели о рангах». И пущай идут с командирами своими прощаются.

— Воспримут как понижение, — деловито сообщил Репнин.

— Пущай радуются, что отдельная рота, а не каторга, — буркнул я. — Да, подчинение мне лично поставь. И имена передай Ушакову. Я хочу уже на днях знать, кого от палача уберег.

— Будет исполнено, государь. Графа Шереметева примешь?

— Приму, — я сел за стол, в кресло, где совсем недавно сидел Трубецкой. Я чувствую, что сейчас ступаю по тонюсенькому льду, который вот-вот грозит подо мной провалиться. Пока все прокатывает, но это лишь благодаря тому, что пока никто не может отойти от удивления: как так-то, император решил делами страны позаниматься, а не делами своей псарни.

В комнату вошел твердой поступью молодой человек, может быть, на пару лет старше меня. В груди потеплело, этот юноша явно не был чужим для Петра, но почему тогда я о нем ничего до сегодняшнего дня не слышал?