Изменить одиночеству

— А я никак не полагаю, — сказала Эмма. — Я ни на кого не полагаюсь. Вот именно этого ты и не понял в том, что я сказала. Я сама решаю, что правильно, а что нет. Я способна разобраться в любой ситуации: теперь нет проблем с информацией. И сама делаю выводы. В данном случае известного ученого, обладателя уникального архива о сталинских репрессиях, посадили по цинично и подло придуманному поводу. Я изучила обвинения: они не выдерживают критики. Думала, искала и поняла: его не просто хотят остановить и заставить замолчать. У него собираются конфисковать и уничтожить этот архив, с концами, со всеми фамилиями и должностями.

— Зачем? Это же было так давно.

— Хороший вопрос. Значит, важно именно сейчас. Мало кто из палачей был бездетным. Карьеру все потомки делали проверенным способом. Кровавым. Вот в этом дело. Они и сейчас где-то у власти.

— Надеюсь, ты не стоишь с плакатом «Свободу узникам совести»?

— Нет, я вообще не люблю стоять. И толпу не люблю. Но я подписываю петиции, письма, привлекаю знакомых с более весомыми именами, чем у меня. Мы — наука, что бы ни делали. Мы безоружны и можем спрятать все, кроме мысли, открытия, поиска. Кроме главного. Это нужно как-то защищать. И поддерживать друг друга.

— Красиво ты говоришь. Хороший ты, забавный, интересный человек. Но я очень надеюсь, что твои поиски справедливости будут вытеснены более важными вещами: заботой о семье.

— То, о чем я говорила, и есть забота о семье. Но давай на сегодня закроем тему. Давай опять спрячемся в наш сон наяву.

— Отличная мысль. Только один вопрос. А я для тебя свой или уже не ученый, а так, торгаш рядом?

— Мне кажется, ученый не может перестать быть собой. О торгашах не имею представления. — Эмма улыбнулась и погладила руку Арсения.

Свой последний день отдыха они решили провести точно так же, как и первый. Безмятежно, как будто это продолжение, а не завершение праздника. Проснуться рано утром, выпить вина с чем-то вкусным, досыпать и бездельничать целый день. И ни одного слова о дороге обратно и работе.

Утром их, как обычно, разбудил стук в дверь. Арсений в плавках привычно проверил содержимое подноса, сказал что-то назидательно-одобрительное горничной. Затем протянул руку к столику, взял с него какую-то купюру и привычным, властно-ласковым жестом сунул бумажку девушке в декольте. Эмма спокойно подумала о том, что у горничной на передничке есть большой карман.

Дальше утро продолжалось в изученном до секунд развитии только приятных событий, ощущений и чувств. И спрятанная далеко мысль о близкой разлуке придавала привкус легкой печали.

Они выехали из отеля вечером и медленно поехали в ночь — каждый в свою. Эмма радовалась тому, что увидит бабушку, будет спать на своей кровати. Одна.

Арсений остановил машину у подъезда.

— Ничего, если я не зайду поздороваться с Елизаветой? Поздно уже, да и побриться не мешало бы. И вставать очень рано.

— Конечно, — облегченно сказала Эмма. — Бабушка, вероятно, уже спит.

Он вышел из машины, достал из багажника сумку Эммы, помог ей выйти. В это время из их подъезда выбежал мальчик-сосед с собакой.

— Смотри, Эмма, кого мне подарили. Мы ее назвали Эммой, как тебя. Тебе нравится?

— Еще бы, — рассмеялась Эмма. — Теперь мы обе будем бежать на твой зов.

Рыжий, явно бракованный кокер-спаниель ткнулся носом сначала в ее колени, потом понюхал ногу Арсения. Тот брезгливо дернулся: «Пошла вон». Рыжая Эмма, ничуть не обидевшись, закружилась под кустом.

— Слушай, пацан, — с холодной яростью произнес Арсений. — Если твоя сука наложит у меня под носом, я заставлю тебя это съесть.

Глаза мальчика стали совсем круглыми за стеклами сильных очков для близоруких.

— Паша, не обращай внимания, — торопливо произнесла Эмма. — Арсений шутит.

— Нисколько, — сухо сказал Арсений. — Пусть запомнит.

Собака Эмма выскочила из-под куста, не совершив никаких противоправных действий, ее хозяин помахал на прощанье только Эмме, и они ушли.

— Извини, — сказал Арсений. — В этой чертовой жизни меня, кажется, раздражает все, кроме тебя. И отпускать тебя, если честно, страшно не хочется.

— Это всего лишь ночь. Завтра созвонимся по обстановке. Пока не знаю, что у меня.

Бабушка старалась держаться спокойно, но Эмма видела, что она соскучилась так, как будто Эмма вернулась из долгого кругосветного путешествия.

— Наконец-то, Ба. Ты замечательно выглядишь. Есть не буду, рассказывать тоже. Только мыться и спать.

— И вопросов нельзя задавать?

— Задавай.

— Тебе было с ним хорошо?

— Мне было отлично.

— Он тебе подходит?

— В постели между нами нет даже намека на барьер. В общении все нормально, просто это другой человек — не хуже и не лучше, чем я. Просто другой. И его решение не изменилось после недели, проведенной со мной наедине.

— А ты?

— Я очень благодарна, Ба. Я стала полноценной, примерно такое ощущение.

— Ты что-то решила?

— Я не решала. У меня не было на это времени, сил и желания. Вот посплю одна и подумаю.

— И последний вопрос, на засыпку. Тебе тяжело было с ним расставаться?