Изменить будущее

Зато с альпинизмом получилось легко. Я сдал сразу на первый взрослый, выступив на краевых соревнованиях. По правилам скалолазания 1970 года соревноваться детям до семнадцати лет было запрещено, следовательно и получать спортивные разряды тоже. Энтузиасты тренировали юношей и даже проводили для них неофициальные соревнования. Заводили «альпенкнижки» и отмечали покорённые высоты. Но не в Приморье.

Федерации альпинизма и скалолазания в Приморье не было. Секцию при ДВПИ закрыли после смерти одного из участников восхождения в горох Камчатки студента горного факультета от остановки сердца. Там приморские альпинисты обычно под прикрытием горной практики проводили неофициальные сборы. В 1970 году решили посвятить официальное восхождение 100-летию В. И. Ленина и потерпели фиаско.

То есть, официально альпинизма во Владивостоке не существовало. Самостоятельные группки на свой страх и риск продолжали покорять высоты и получали официальные разряды у проживающих в Приморье «западных» инструкторов.

Одна работала в ДВНЦ, другой в ТИНРО. Вот к ним и обращались энтузиасты за подписью в книжку. Моя мама в это время как раз работала в ТИНРО и я обратился к ней. Все альпинисты подписывались в ДВНЦ и про второго инструктора не знали. А я знал, потому, что интересовался историей развития альпинизма.

Я случайно влился в группу, тренировавшуюся на скалах нашего «Дивана» на бухте Тихой. Это была группа секции «горного туризма» из того же Политехнического института. Это так перекрасились альпинисты. Вот они и выдали мне книжку, куда они фиксировали мои восхождения с седьмого класса. Ездил с ними после восьмого класса и к скальному массиву Екатерининский.

Мама просто отнесла ему мою книжку альпиниста и принесла со третьим разрядом и подписью. Вот с этой подписью я и подкатил к Татьяне Миргородской — руководителю секции и оказалось, что в июле, после сессии они собираются на «Катьке», как они называли Екатерининскую гору, на слёт. И там, вроде как, ребята уже проложили трассы разной категории сложности.

— Зря ты к Рубину обратился. Мы с того года уже своих инструкторов имеем, — сказала Татьяна. Поехали с нами. Получишь второй, а может быть и первый.

— А разве можно так быстро? Только третий и сразу первый.

— Да хоть КМСа, только норматив выполни, а по стенкам наползал ты достаточно. Да и на горки наши походил. Три восхождения есть по категории 3-б. О! Посмотри, какой у тебя год стоит.

Я посмотрел. 1976 год.

— Вот блин… Запись недействительная. 16 лет мне было тогда.

— Рубин не разобрался. Мама твоя не сказала, а сам он на твой год рождения внимания не обратил. Так что, хочешь разряд, поехали.

Вот я и скатался туда вместе с ними и привёз первый разряд.

Глава девятая

В самом конце лета съездили в деревню, собрали картошку. До этого года я ездил к бабушке с дедушкой на всё лето, сначала, чтобы они за мной приглядывали, потом помогать по хозяйству. Это лето у меня у меня так заполнилось, что я и не вспомнил про деревню.

Уборка картошки прошла быстро и весело. Кроме нас с мамой приехала тётка Галина с мужем, дядя Гена с женой. Управились за три дня и устроили застолье с живущими рядом родственниками, соседями, песнями и плясками.

Ох как пели наши предки! Даже без гармошек и баянов! В три, четыре голоса… И украинские и русские песни. У бабушки был высокий, приятный голос. Я и в детстве любил эти песни, а сейчас я сидел за столом и «таял».

Естественно, я пробежался по «старым» местам, которые сейчас были действительно теми, которые я помнил, а не такими, какими они стали в последствии.

Всё течёт и всё меняется. Деревня тоже, начиная с девяностых, стала меняться, как внешне, так и внутренне. Стали запирать замки, уходя из дома, потому что появились воры. Раньше, почти все, друг друга знали и домов не запирали. Палочку вставят в петлю для навесного замка и пошёл на огород или в магазин. А в девяностых везде появились «наркоманы». Слово то какое дикое… И пошло-поехало.

А сейчас я бродил по деревне и чуть не плакал от умиления и жалости к ней, той молодёжи, что ещё только родилась и которая сопьётся, скурится и скурвится, не выдержав перестройки умов. Я остро почувствовал, что наше поколение — последнее счастливое поколение СССР. Но в девяностых на нас ляжет вся тяжесть последствий государственного переворота.

Вечером перед отъездом домой я подсел к дяде Гене, курившем на скамейке под тополем.

— Дядь Ген, а что будет, когда умрёт Брежнев?

— Да… Ничего не будет. Выберут кого-нибудь…

— В едином порыве? — Спросил я.

Геннадий Николаевич отставил сигарету и посмотрел на меня. Он стал членом партии и парткома Приморского Морского Пароходства.

— Генерального секретаря выбирает политбюро. Там всё несколько сложнее. А что вдруг тебя это озаботило? — Усмехнулся он.

— Да так… Озаботился сохранением «линии партии». Партия наш рулевой? Вдруг повернут не туда…

— О, как? Сомневаешься в разумности руководства?