Избранные стихи из всех книг

То, что баллады Киплинга очень легко и естественно воспринимаются русским читателем, обусловлено во многом именно В. А. Жуковским и А. К. Толстым, основателями столь обычной теперь для нас русской балладной традиции.

Целая толпа поэтов ХХ-го века, тяготевших к жанру баллады вообще и к Киплингу в частности, как я уже говорил, появилась в литературе именно после опубликования в 1922 году переводов Ады Оношкович-Яцыны. В значительной степени эти переводы из Киплинга и повлияли на русских послереволюционных поэтов, многие из которых иностранных языков не знали. Эти переводы открыли новую поэтику, так непохожую ни на вялую символистскую, ни на претенциозную футуристическую. Открыли, как интонационный ключ для романтики вообще, совсем не мрачность байроновскую или лермонтовскую, а сюжеты и интонации, полные силы и жизнелюбия, — «праздничные, веселые, бесноватые», если повторить строчку Н. Тихонова.

Сейчас многие переводы А. Оношкович-Яцыны, если не считать «Пыли» и еще нескольких лучших ее работ, кажутся несколько топорными. Ну хотя бы потому, что Киплинга мы воспринимаем не так однолинейно и приблизительно, как первая его переводчица. И все же она была первой, и в новую для нее поэтику шла почти вслепую… Хотя ее редакторами и были два таких крупных литератора, как Лозинский и, видимо, до него, по утверждению И. Одоевцевой, Н. Гумилев. Однако естественно, что по прошествии целого столетия — а «большое видится на расстоянье» — мы читаем Киплинга во многом иначе, чем это было возможно в самом начале XX века…

Тут стоит вспомнить не только о настоящей русской поэзии ХХ-го века, но и о «низких видах», или жанрах стихов, порожденных прежде всего советской властью — о тех «кентаврах средней советской поэзии», в которых перепевы маяковского «главарства-горланства» облекались в пушкинские ямбы. Эти кентавры на поверку довольно быстро оказались чучелами…

Я имею в виду, прежде всего, так называемые советские массовые — в основном маршевые — песни, непременно хвастливые в силу самой специфики жанра. Ведь даже они, при всей их плоскостности и примитиве, тоже не обошлись без подражания подражателям Киплинга, ну хотя бы без того вида декларативности, которой они научились, конечно, не у самого Киплинга, а у тех советских стихотворцев, кто был слегка покультурнее и знал языки… Вот один из таких «дубовых» примеров: «Нам нет преград / Ни в море ни на суше. / Нам не страшны ни льды, ни облака…». Естественно, что Киплинг в аналогичных «казенных» случаях куда ярче и конкретнее — см. хотя бы цикл его «официальных» стихов» «Песнь англичан», или государственническое стихотворение «Английский флаг». Вот его концовка:

Вот он в тумане тонет, роса смерзается в лед.

Свидетели — только звезды, бредущие в небосвод,

Что такое Английский флаг? Решайся. Не подведи!

Не страшна океанская ширь, если Юнион Джек впереди!

(Пер. Е. Витковского)

Это ведь настоящие стихи, несмотря на их декларативность и политическую ангажированность.

Хотя и неправомерно сравнивать великого поэта с советскими песенниками, но вот балладная советская песня, идущая в конечном счете из подражаний подражателям Киплинга. Кстати, эта песня как раз из лучших. Сравним хотя бы ткань двух баллад.

…Он шел на Одессу. Он вышел к Херсону

В засаду попался отряд:

Налево застава, махновцы направо,

и десять осталось гранат…

«Ребята, — сказал, обращаясь к отряду

Матрос-партизан Железняк, —

Херсон перед нами, пробьемся штыками

И десять гранат не пустяк»…

(М. Голодный)

А вот строки из киплинговской «Баллады о Востоке и Западе», в которой, кстати, тоже есть прямая речь.

Камал его за руку поднял с земли, поставил и так сказал:

«Два волка встретились — и ни при чем ни собака тут, ни шакал!

Чтоб я землю ел, если мне взбредет хоть словом тебя задеть:

Но что за дьявол тебя научил смерти в глаза глядеть?»