Избранные рассказы. Хронологически

Когда наверху, у костела, вжатого в скалу, она еще раз провела рукой по волосам, укрощая кудри, заколки на них уже не было.

Женя даже застонала: заколка чужая, подруга будет недовольна потерей, а если вернуться, будет недовольна, что пришлось возвращаться: "Вечно с тобой!.. По дороге в церковь!.."

В отчаянии оглянулась - следом шли, кажется, свои, из "Империала", Женя взмолилась:

- Простите, молодой человек, вы случайно не видели, я заколку обронила?..

"Молодой человек", не говоря ни слова, опрометью кинулся назад, под горку. Женя виновато обратилась к его спутнице:

- Простите, ради Бога, что я попросила вашего мужа...

- Да он мне не муж! - хихикнула женщина.

А Женя вспомнила, что уже видела его. Что-то в этом человеке было заметное. Сильный взгляд, напряженно работающий. Да, глаза гудели, как ЛЭП под нагрузкой.

Он смотрел на мир не как другие - скользя по поверхности; он внедрялся взглядом, как бур в каменистую породу.

Заколку он ей нашел, и Женя, благодаря, спросила, как его имя, и имя оказалось: Павел - как святителя церкви, куда все они шли на службу.

В полночь был крестный ход вокруг храма, шел дождь, на всех он накрапывал, а на Женю лил, и платочек на голове ее промок, и кожаная куртка, и свеча в руке ее погасла, так что пришлось вновь засветить ее от свечки стоявшего рядом ребенка, но и в другой раз свеча сгасла. Ну, ясно, к т о превращает изморось в ливень именно над ее пламенем. Или уж Господь не принимает ее жертвы?

И тут возник над ее головой зонт.

Мужчина, тот самый, воздвиг его над нею, лишив свою спутницу укрытия. Женя, обернувшись, напоролась на его глаза: ужас, восторг и боль смешались в них; он потом скажет ей, что у него всегда болела душа, когда он ею любовался.

Ее взгляд в испуге упорхнул прочь от его взгляда, как воробышек от локомотива, она потянулась своей погасшей свечой к его горящей, свечи сомкнулись, пламя удвоилось, озарило их лица под куполом зонта, и в сводчатой этой пещере еще раз пересеклись их взгляды, и тут уж воробышка переехало.

Двери храма распахнулись, впуская шествие внутрь, и Женя метнулась с порога в угол, подальше от искушения, а в костях еще гудел след пронизавшего ее электрического разряда, и удивительно было ей, откуда в живом человеке такая молния, и завидно, потому что ни в себе, ни в ком другом она уже давно этого не видела, все потухшие ходили, огарочки людей.

Вознеслось спасительное храмовое пение и подхватило дух, и Женя отмаливала себя у Господа: не отдай, Господи, душу мою грешную врагу и похитителю.

В баре санатория "Империал" Павел снова увидел ее. Он любовался издали, из спасительной темноты, радуясь, что она не видит его, не знает, как жадно, как неприлично, до обморока, он всматривается, ловит отблеск глаз ее цвета, света богоявленского.

Она пила у освещенной стойки коктейль, углубившись в музыку, в сотый раз ломая голову над тайной удачи - кажется, вот-вот постигнешь ее закон и навсегда догадаешься, как ее добиться. Вот повторение фразы с замедлением ритма, вот впадинка на том месте, где прежде была выпуклость - но как ни разлагай эту тайну на простые и постижимые элементы, сам не сможешь ничего подобного сделать, если не будет на то вышней воли.

Откуда бы ни пришла она, эта помогающая воля - многие художники соглашались, не разбирая, откуда, и гибла душа, как у доктора Фаустуса, пусть лишь бы СОЗДАТЬ.

И тут что-то мелькнуло в поле ее зрения, неуловимый сигнал, в котором крылась подсказка, помощь и надежда. Она еще не поняла, что это было - движение, жест, цвет - но уже встала и шагнула на какой-то смутный зов в темноту. Она шла, нетвердо, как сомнамбула, огибая танцующих, и вот ее привело: Павел стоял у стены. Сама не зная, зачем - видимо, для танца, она возложила руки на его плечи, наложила руки, и он погиб.

От внезапного этого прикосновения его хватил удар, он парализованно навалился на Женю, притиснув ее к стене, стена шершавая, коричневая, кололась сквозь платье, но высвободиться из обморочного объятия Павла не удавалось, он оказался очень сильный, хоть и потерял на какое-то время сознание; сейчас замычит, как тургеневский Герасим, и раздавит ее, она замерла, как птичка, и со страхом терпела, пока он не опомнился.

- Простите меня, - едва ворочая языком, он приходил в себя, как медленно просыпающийся человек, - я не мог удамть, что посмею когда-нибудь к вам прикоснуться.

Это он еще не знал, к т о она. Конечно, потом оказалось, он слышал не раз ее имя в сочетании с именем поэта - когда передавали по радио их песни, а Павел в это время где-нибудь в бытовке, переодеваясь, слышал, и Бог свидетель, он всегда вздрагивал при ее имени, будто наперед знал, провидел, хотя разве могло ему там, в их дальнем рабочем городе прийти в голову, что он и она...