Избранные рассказы. Хронологически

-Таня! – требовательно смотрел на меня Вова. – Ну давай возьмём его домой!

-Вова! – осадила я. – Это невозможно!

Александр Георгиевич тактично отошёл в сторону и, как бы продолжая начатый Вовой рисунок, романтично и живописно бродил по вытоптанной детской площадке, засунув руки в карманы брюк.

-Ведь ты хочешь это сделать не для него, а для себя! – со сдавленным раздражением разоблачала я Вову. – Придумал красивый сценарий! Теперь тебе нужно привести его домой, обогреть и приютить. Хорошо, я согласа, но тогда давай уж возьмём его насовсем!

Александр Георгиевич громко запел, чтобы не слышать нас и оповестить о своём приближении.

-Таня, ты дура! – объявил Вова.

Мы пошли на бульвар Третьей Фрунзенской. Мужчина в пижаме захлопнул окно и, должно быть, вернулся спать.

На бульваре цвели яблони.

Бездна поэзии. Вова, весь по уши утонув в этой поэзии, шёл впереди и пел сам себе песни.

Александр Георгиевич, стараясь поровну поделить свою преданность между мной и Вовой, подпевал ему, а шёл ближе ко мне, чтобы не бросать меня одну, - как бы сделав из себя верёвочку между мной и забывшим меня Вовой.

И так мы бродили изрядно. Было уже шесть часов.

Я устала от поэзии. И без того я слишком далеко вышла в это утро за свои рамки. Я тихо позвала, чтобы не услышал Вова:

-Саша!

Он обернулся. Я осторожно, с расстановкой сказала:

-Саша, а теперь мы пойдём домой. А вы в метро. Оно уже открылось. Это назад и направо.

Лицо его исказилось судорогой страдания, он вспыхнул от стыда – что не догадался сам, первый, отвязаться от нас.

Он стоял передо мной, краснея, и надо было как-то кончать.

-Спасибо вам, - бормотала я, соображая, однако, что обиднее этой вежливости сейчас трудно было что-нибудь придумать: она расставляла нас по местам. Так врачи, закончив операцию, ритуально говорят медсёстрам спасибо и, может быть, актёры после спектакля, возвращаясь к своей жизни. Но я ничего не могла придумать уместнее этого: - Было приятно с вами познакомиться. Вам, наверное, тяжело было с нами: Вова пьян, а вы всё равно нас не бросили… Спасибо вам.

А он не знал, куда деваться от стыда, что я говорю всё это вслух.

Подошёл Вова, ещё ни о чём не подозревая, на середине песни, которую он уже не пел, а проборматывал. Саша поднял остриженную голову и с вымученной, затравленной непринуждённостью сказал ему:

-Ну, до свидания! Я сейчас назад и направо, - и, сунув руки в карманы, стремительно зашагал большими шагами, худой и впалый человек, бухая сапожищами, съёживши плечи, чтобы спрятаться в них от наших взглядов и скорее скрыть за поворотом своё жалкое существование.

Я резко отвернулась, чтобы с глаз долой, из сердца вон, и зло крикнула Вове:

-Ты дурак и эксплуататор!

Вова был ещё пьян и ещё весь в поэзии, но понял, устало вздохнул и примирительно сказал:

-Ну ладно, Таня, пойдём домой.

Мы молча вернулись домой. Спать нельзя было никак. Мы снова пели и перепели все песни. «Огней как много золотых на улицах Саратова…» Даже у меня, безголосой, прорезался какой-то свежеболезненный утренний голос. Соседи уже встали, и можно было не стесняться. Мы пели до полного ватного отупения, пока не забыли нашего преданного друга Александра Георгиевича Хорькова. Потом пели ещё до изнеможения и заснули.

А через год Вова уехал.

-Ну и что? – спросила дочь.

Ей одиннадцать лет, она привыкла в школе получать мораль после всякой басни.

-А то! Чтобы больше никаких синиц, - сказала я и заплакала, - никаких кошек и собак!

1982

ШОФЁР АСТАП

Они удивлялись: почему А-стап?

И что тут удивительного?

-Мой отец был командиром отряда по борьбе с басмачами!

-Это объяснение? - не понял Гарик.

-Ну как же, - вполсилы своего голоса сказала Женя, взглянув на Астапа вполвзгляда и улыбнувшись ему вполулыбки (это обидно: мало). - Как ты не пнимаешь, Гарик: героический отец Астапа был командир отряда, если Астап не путается в истории и хронологии, а комисаром у него был, верно, какой-нибудь Остап, но командир не знал, что пишется через “о”, так и назвал.

Она произнесла это со старательным демократизмом, следя, чтобы ни насмешки, ни высокомерия - ни-ни.

Астап злился и жал на акселератор.

Конечно же, они звали его “товарищ Бендер”. Они - сборная республики по лёгкой атлетике. Понятно, заёмная сборная: россияне.

Он возил их весь месяц тренировочных сборов: утром на стадион - двадцать пять километров, потом на обед, вечером снова на тренировку. Команда с комфортом размещалась в загородном пансионате. Они-то с комфортом, а он, Астап, за рулём до десяти вечера! Каждый день!

-Астап, да тебе дадут два отпуска!

-Догонят и ещё дадут, - отвечал он. - А если мало, так прокурор добавит.

У него было двое маленьких детей, но их маму он отвёз туда, откуда взял, а деток воспитывали его родители. Он был вольная птица, и что ему делать дома? Но вот куражился:

-Нет, я уволюсь, зачем мне это, с какой радости!

И чем интереснее ему было со спортсменами, тем больше артачился.

Команда не обращала на его капризы никакого внимания. Ну, уйдёт этот - дадут другого, им какая разница, они и к другому будут относиться с тем же дружелюбным равнодушием.