Избранные произведения. Дадзай Осаму

Вот так начались мои страдания. Разумеется, Ханаэ не распутница. Но разве сами деревенские жители, заигрывая с ней и давая ей деньги, не склоняют ее к падению? Да-да, этим все и кончится! — от этой ужасной мысли я, бывало, вскакивал среди ночи.

А Ханаэ, как ни в чем не бывало, продолжала каждую неделю приносить деньги. Если раньше мое лицо покрывалось румянцем, сердце колотилось, то теперь от нестерпимой муки я бледнел, на лбу выступали капли йота. Сколько раз, пересчитывая грязные купюры с наклеенными на них гербовыми марками, которые мне невозмутимо протягивала Ханаэ, я испытывал страстное желание разорвать их в мелкие клочья! У меня так и вертелась на языке фраза, знаменитая фраза, сказанная кем-то в одном из романов Идзуми Кёка: «Умри, но не будь игрушкой в чужих руках!» Но это звучит так высокопарно, я знал, что мне, невежественному деревенщине, никогда в жизни не выговорить такой тирады, и все же меня так и подмывало ее произнести. Умри, но не будь игрушкой в чужих руках! Что значат материальные блага! Что значат деньги! И так далее.

Говорят, любящий — любим. Это произошло в конце мая. Ханаэ, как обычно, с невозмутимым видом появилась по ту сторону окошка и, сказав: «Пожалуйста!», протянула мне деньги и сберегательную книжку. Вздохнув, я принялся грустно пересчитывать засаленные бумажки. Вписал в книжку сумму и молча вернул Ханаэ.

«Вы в пять кончаете?»

Я не поверил своим ушам. Может, я ослышался, и это прошелестел весенний ветер? Слова прозвучали так тихо, так быстро…

«Если у вас будет время, я — на мосту…»

Она слегка улыбнулась, потом вновь приняла невозмутимое выражение и ушла.

Я посмотрел на часы. Едва минуло два. Боюсь, мой рассказ покажется бессвязным, но сейчас я уже не могу вспомнить, как убил время до пяти часов. Насупившись, ходил взад-вперед по комнате, или вдруг громко говорил сидевшей рядом сотруднице: «Хорошая сегодня погода, несмотря на облачность!», заметив на ее лице удивление, я бросал на нее злобный взгляд и, вскочив, шел в туалет, в общем, вел себя как полный кретин. Минут за восемь до пяти часов я пошел домой. Как сейчас помню, по дороге я вдруг обнаружил, что забыл постричь ногти, и чуть не разрыдался.

У начала моста стояла Ханаэ. На мой вкус, юбка у нее была слишком короткой. Мельком взглянув на ее длинные голые ноги, я отвел взгляд.

«Пойдемте к морю!» — сказала Ханаэ спокойным голосом. Она пошла медленно впереди, я за ней, отставая на несколько шагов. Хоть мы и шли на отдалении друг от друга, в какой-то момент я заметил, что мы оба идем в ногу, и мне стало неловко. Небо было затянуто тучами, поднялся ветер, взметая на морском берегу клубы мелкого песка.

«Вот здесь хорошо!»

Ханаэ прошла между двумя вытащенными на берег большими рыбачьими баркасами и села на песок.

«Идите сюда. Когда сидишь, ветра совсем не чувствуется, тепло».

Я сел, метрах в двух от того места, где сидела, вытянув ноги, Ханаэ.

«Извините, что я вас позвала. Но мне необходимо сказать вам одну вещь. Мои сбережения — они, наверно, вас удивляют?»

В самую точку, подумал я, и сказал хрипло:

«Да, удивляют».

«С вашей стороны это вполне естественно, — Ханаэ склонила голову, голой ногой зачерпнула песок и стряхнула. — Только это не мои деньги. Свои деньги я не коплю. Копить по мелочам — слишком скучно».

В самом деле, подумал я и молча кивнул.

«Так ведь? Сберегательная книжка принадлежит моей хозяйке. Но это абсолютная тайна! Никому больше не рассказывайте! Я смутно догадываюсь, почему хозяйка так поступает, но это слишком сложное дело, не хочется вдаваться в объяснения. Слишком тягостно — для меня. Вы мне верите?»

Она улыбнулась, глаза ее странно блестели. Я понял, что это слезы. Мне ужасно хотелось поцеловать ее. С ней, думал я, мне не страшны никакие беды.

«Здешние такое про меня болтают! Я заподозрила, что и вы обо мне бог весть что вообразили, давно хотела поговорить с вами, и вот сегодня вдруг решилась…»

В эту минуту неподалеку раздался стук молотка. Тук-тук-тук. На этот раз это не было моей фантазией. В стоящем на берегу амбаре, принадлежащем господину Сасаки, действительно что-то приколачивали. Тук-тук-тук. Тук-тук-тук. Казалось, это никогда не кончится. Задрожав, я поднялся на ноги.

«Все понял. Никому ничего не скажу».

В этот момент я заметил, что прямо за спиной у нее навалена большая куча собачьего дерьма, и некоторое время колебался, не надо ли ее предупредить.

Волны лениво колыхались, шлюпка с грязным парусом, покачиваясь, прошла совсем близко вдоль берега.

«Ну что ж, прощайте».

Ширь, пустота. Что это за деньги, почем мне знать?

Чужая душа — потемки. Игрушка ли она в чужих руках, или еще что, меня не касается. Как все глупо! Есть хочется…

После этого Ханаэ, как и прежде, раз в неделю, раз в десять дней приносила деньги и клала их на счет, теперь это были суммы в несколько тысяч йен, но мне было все равно. Принадлежат деньги хозяйке, как она утверждала, или все-таки ее собственные, в любом случае меня это совершенно не касалось.