Избранные произведения. Дадзай Осаму

— Гм-м, — пробурчал юноша, весь сжавшись. Под статуей Сайго никого не было. Я остановился, вынул из рукава сигареты. Огонь спички на миг осветил его лицо — простодушное, как у ребенка. Он стоял, недовольно надув щеки. Видно, ему было немного не по себе. Шутить мне уже расхотелось.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать три, — выговор совсем деревенский.

— Молодо-зелено, — невольно вздохнул я. «Что ж, довольно, можешь идти, я просто хотел тебя попугать», — готов был сказать я ему, но тут во мне снова проснулось желание покуражиться.

— Деньги есть?

— Есть, — помявшись, ответил он.

— Выкладывай 20 йен и убирайся. — Я с трудом удерживался от смеха.

Он вытащил деньги.

— Я могу идти?

«Вот дуралей, неужели не понимаешь, что это просто шутка, розыгрыш? Но теперь ты видишь, какой страшный город Токио, так что езжай-ка лучше обратно в деревню и утешь своих престарелых родителей». — Разумеется, я должен был сказать нечто подобное, но… я ведь делал это отнюдь не ради развлечения. Мне надо было платить за квартиру.

— Спасибо. Я тебя никогда не забуду.

Итак, мое самоубийство откладывалось еще на месяц.

Антидекадентское

перевод Т. Соколовой-Делюсиной

Вряд ли этот рассказ можно причислить к декадентским, хотя героиня его — женщина легкого поведения. Самому-то мне всегда казалось, что я написал нечто романтическое.

Я не шучу. Может быть, я и в самом деле идеалист, не знаю. В наши дни, как это ни прискорбно, к идеалистам относятся с иронией, их слова и поступки вызывают у окружающих удивление, даже смех. По мнению большинства, они сродни Дон-Кихоту. Да и само это имя стало теперь нарицательным для обозначения неприспособленных к жизни глупцов. Впрочем, глуп Дон-Кихот или нет, — позвольте судить об этом нам, идеалистам. Люди, которым никогда в жизни не приходилось во имя возвышенных идей пускать пылью по ветру свое состояние и положение в обществе, вряд ли вообще способны понять душераздирающую трагичность этого образа. Возможно, в какой-то очень малой степени это доступно человеку, у которого болят уши, да и то…

Я не хочу сказать, что мои идеалы столь же возвышенны, сколь донкихотовские, отнюдь. Мне больше нравится коротать ночи, соблазняя краснощеких деревенских красоток, нежели сражаться с силами зла, размахивая мечом справедливости. Но ведь и идеалы бывают разные. Мой идеал — наслаждение, и во имя его я пустил по ветру состояние, сделался гол и бос — настоящий нищий. Этот-то идеал я и отношу к романтическим.

Романтические наклонности проявились у меня в самом нежном возрасте. Я родился в горах, в центральной части страны. Если в доме у нас что-нибудь праздновалось, отец всегда приглашал нескольких гейш из городка А., находившегося неподалеку от нашей деревни. Они приезжали верхом — других транспортных средств тогда не было. Иногда кто-нибудь из них падал с лошади, случалось и такое. А то, о чем я сейчас расскажу, произошло зимой, мне было тогда двенадцать лет. В тот раз отец торжественно отмечал получение ордена. Приехало пять гейш. Пожилая опытная гейша, две молодые и две девочки-ученицы. Одна из учениц исполняла танец «Дева-глициния». Должно быть, ей дали немного вина — щеки ее пылали. Мне она показалась несравненной красавицей. Каждый раз, когда, грациозно переступая, она меняла позу, зрители восхищенно вскрикивали, некоторые даже громко вздыхали от восторга. Так что пленила она не только меня.

Мне захотелось узнать, как зовут девочку. Но мог ли я спросить об этом? Мне было всего двенадцать, а в этом возрасте полагается делать вид, что никакие гейши тебя не интересуют. Я пошел за конторку и нашел записи, касавшиеся расходов на сегодняшнее торжество. В графу «на танцы и пение» солидным почерком дяди, который вел конторские дела, были вписаны подряд имена пяти гейш, рядом указывалось, какое вознаграждение должна получить каждая. Из этих пяти имен я отсчитал второе с конца — Нами — и решил, что это была она. «Наверняка это ее зовут Нами», — подумал я. С удивительной интуицией, свойственной подросткам, я выбрал имя Нами и на этом успокоился.

И твердо решил купить эту женщину, когда стану взрослым. С того дня прошло два, потом три года, а я все не мог забыть Нами. И вот через пять или шесть лет я стал учеником высшей школы. Чем не взрослый? Ученикам школы не возбранялось покупать гейш, и я подумал — вот наконец и настало время. Из городка Сиросита, где я учился, до городка А., где, по моим расчетам, проживала Нами, поездом можно было добраться примерно за час. Почему бы не съездить туда?

Я поехал, когда выпало два выходных подряд. Поехал как был — в школьной форме и фуражке, и это ничуть меня не смущало. Напротив, втайне я надеялся, что похож на бывалого повесу. Мне казалось, что это самое подходящее обличье для того, чтобы встретиться, наконец, с прелестной девочкой, чей образ я хранил в душе многие годы. Я даже нарочно оторвал пуговицу от куртки, стараясь придать себе вид человека немного опустившегося, иссушенного любовной тоской.