Избранные письма разных лет

Посмотрите на себя со стороны. Вы слава русской литературы, этого ни в какие кавычки не поставишь. Если Вы дождетесь России — Вас будут носить на руках. Если не дождетесь — биография Ваша чиста и прекрасна независимо от того, пили Вы водку у полпреда[139] и ушли или нет из дурацкого союза[140].

Состояние Ваших легких или живота (не говоря уж о состоянии Вашей души) в миллион раз важней мнений, претензий да и самого существования ничтожеств — вроде Марии Самойловны или Глеба Струве[141]. Единственное, что Вам следует сделать, — это плюнуть на эти истории и забыть о них навсегда.

Простите за «вмешательство» в Ваши дела, м. б., и неуместное, но, поверьте, очень искреннее.

Ваш Георгий Иванов.

5-I-1948 [142]

22. И. В. Чиннову [143]

22 октября 1950 г.

Дорогой Игорь Владимирович,

Поздравляю Вас с очень большой удачей. Ваши стихи, собранные вместе, чрезвычайно выиграли. А Вы сами знаете, как это важно. Обычно получается наоборот…

Короче говоря, прочтя «Монолог»[144], я убедился, что недостаточно ценил Вашу поэзию. Считаю, что Ваш сборник дает Вам большие «права», — в частности, право на надменность по отношению к «суду глупцов». Я не читал, но слышал, что Вы удостоились уже кислой рецензии[145]. Плюньте и не обращайте внимания. Теперь Вы автор книги такого «класса», какие появляются — и не только в эмиграции — очень нечасто. И которой, одной, достаточно, чтобы Ваше имя «осталось».

Поймите меня правильно. Мало ли что я хвалю по соображениям дружеским или житейским. Но то, что я пишу сейчас, я действительно думаю. При первой возможности постараюсь подтвердить в печати это мое мнение[146]. Пока же всем и каждому буду говорить, что считаю Вашу книгу не только очаровательной, но и очень значительным явлением. Очень рад за Вас. И очень советую побольше писать — по «горшему следу» Вашей несомненной и большой удачи.

Ваш всегда Георгий Иванов.[147]

23. Н. Н. Берберовой [148]

<31-10-1950. Paris >

Дорогая Нина Николаевна,

«Увидя почерк мой, Вы, верно, удивитесь»…[149] Видите ли — мне хочется написать Вам несколько слов теперь, когда Вы уезжаете в Америку[150] — т. е. — м. б., мы с Вами, вообще, никогда не увидимся или, во всяком случае, нас разделит надолго не только океан, но два разных мира. Короче говоря — все житейское между нами прекращается навсегда или очень надолго и вот, именно поэтому, мне хочется Вам сказать несколько слов, воспользовавшись «свободой»: ни Вы мне, ни я Вам на какой–то «отрезок вечности» в практической жизни не реальны. Туманно пишу. Но все равно. Разберите как-нибудь вместе с неразборчивым почерком.

Так вот, пользуясь этой «свободой», я хочу сказать Вам откровенно то, чему мешали, если не встречи, го возможность встретиться, живя в одном городе. Я хочу, прежде всего, пожелать от всего сердца — счастья и удачи. И прибавить, что считаю, что Вы — один (так. — А. А.) из немногих — заслуживающих и удачи и счастья. Мы давно, конечно, знакомы[151]. И наше знакомство было, главным образом, пенью всяких недоразумений. Вина не Ваша, а моя, я это прекрасно знаю. От «Защиты Ходасевича»[152] — до всего прочего — моя. Тем более я ценю Ваше беспристрастие к моим стихам, потому что человечески я Вам «законно неприятен», говоря мягко. И вот, прощаясь с Вами, я пользуюсь случаем сказать, что я очень давно со стороны, как бы это сказать… любуюсь Вами. Вы умны, талантливы, и еще — м. б., самое верное — в Вас есть врожденное «чувство ответственности», какое-то мужское. В то же время Вы очень женственны. Если бы Вы оставались в Париже, конечно, я не мог бы сказать, а вот теперь говорю. Когда на Вашем «приеме» в «Возрождении»[153], куда я случайно залез, мы болтали с Вами полминуты, я оценил прелесть и молодость Вашей внешности от платья до коричневой (?) шапочки, до улыбки, до блеска глаз. Извините за беззастенчивость выражений, но чего там притворяться, всегда всякому приятно услышать, что впечатление его облика прелестно-молодое, как тогда.

Желаю Вам счастья и удачи еще раз. Вы имеете все «права» на них. А я говорю Вам это тоже «по праву» — того отношения к Вам, которое «силой обстоятельств» никогда не могло проявиться. Отвечать Вам мне, разумеется, нечего. Но не поймите превратно мой «акт», т. е. это письмо. Чего там ломаться, Вы любя мои стихи (что мне очень дорого), считаете меня большой сволочью. Как все в жизни — Вы правы и неправы. Дело в том, что «про себя» я не совсем то, даже совсем не то, каким «реализуюсь» в своих поступках. Но это уже «Достоевщина»…

До свиданья. Не поминайте лихом. Плюньте на «Н<овое> Р<усское> Слово» [154] и эмигрантское болото. Раз Вы добрались до Америки, то как «просто» при Ваших «качествах» и твердости добиться успеха там. Желаю Вам этого и уверен, что именно Вы добьетесь очень многого. Не думаю, как ни бессвязно это письмо, чтоб Вы поняли его превратно.

Целую Ваши прелестные руки.

Ваш Георгий Иванов .

<Дальше на отдельной странице стихотворение «Мелодия становится цветком…» с припиской:>