Избранное. Том 2

Правда, мастеру были заметны две ошибки певца, когда он чуть выбился из тональности, но Жами-тамбур отлично понимал и сложность исполнения и волнение исполнителя.

Много у аллаха под луной рабов,
И у всех печальна их судьба людская,
Но никто на ведал про такую боль,
От которой мучусь, заживо сгорая.

Когда талантливый певец всем сердцем отдается песне, она звучит совершенно. Прославленный Рози-тамбур как-то заметил: «Ханлайлун» — дивная песня. И самое прекрасное в ней — третья часть. Может быть, Махаматджан знал об этих словах, а может, и вправду именно к третьей части песни каждый исполнитель полностью находит себя в мелодии, но именно этот кусок прозвучал у певца без малейших погрешностей.

Слушатели сидели без движения, целиком попав под власть песни. Жами склонил голову над дутаром и звенел струнами. Будто соловьи со всего сада слетелись к этой беседке и вторили певцу.

О аллах, за что вся эта мука мне?
Почему такая послана мне участь?
Коль нельзя иначе — сам хоть жги в огне,
А земным врагам не позволяй так мучить…

И снова не подвел мастера Махаматджан, хотя эта часть и не вышла у него настолько законченной, как предыдущая. Но все равно Жами уверенно перешел к пятому, последнему разделу:

Почему, аллах, для всех я только плох?
Никогда не слышал доброго я слова…
Только боль и муки, только сон и вздох,
Я не знаю в мире ничего иного…

Птице сесть всегда труднее, чем взлететь. Так и песню закончить как надо, гораздо сложнее, чем начать ее. Самым главным в песне всегда была и останется ее концовка. И здесь у Махаматджана сказался недостаток подготовки. Видимо, он опять разволновался, голос у него задрожал, и он несколько сбился с такта.

До этого Жами-тамбур сидел с закрытыми глазами, словно сливаясь мысленно с голосом певца. Тут он открыл глаза, слегка покачал головой, глядя на Махаматджана, а потом повторил мелодию финала. Песня закончилась… Но все сидели молча, словно ожидая продолжения, все еще находясь под впечатлением от великолепного дуэта известного музыканта и молодого певца.

— На, вытри пот, друг, — торжествующе сказал Гани, протягивая Махаматджану полотенце, — молодец, не подкачал! Если не считать двух-трех мест, то исполнил ты песню просто безукоризненно.

— Спасибо, Махаматджан-ака, — твоя песня подняла меня в небеса, я парил словно птица, — с искренней сердечностью поблагодарил Рахимджан.

— Ты волновался… Это естественно, — с любовью посмотрел на певца Жами-тамбур. — В некоторых местах ты не успевал за мной, но все равно, спел блестяще. Особенно третью и четвертую части!

— Ну, если нашему Жами понравилось, то это настоящий успех, — обрадовался Рахимджан.

— Голос у тебя сильный и приятный. Такой голос мы, музыканты, называем «крупный град». Если ты, Махаматджан, будешь брать уроки у знающих наставников, из тебя получится отличный певец, помни это, — закончил Жами-тамбур.

— Спасибо, учитель, — поднявшись с места, обратился к мастеру признательный и взволнованный Махаматджан.

Часто бывает, так, что человек сам не дорожит тем богатством, которым владеет, и лишь услышав похвалу от других, начинает осознавать его ценность. А поняв ее, не находит себе места от радости. Вот это и происходило сейчас с Махаматджаном. Никогда не ждал он, что ему доведется услышать такие слова от самого Жами-тамбура…

В это время в беседку вошел с двумя слугами, несшими два тулума со свежим кумысом, Ходжак. Он был на пиршестве с самого его начала, но вскоре ушел.

— Гости моего бека — мои гости, — выкрикнул он, приложив руку к груди. — Хоть было уже поздно, но я все же отправился домой и приказал доставить свежего кумыса и двух жирных коз. Вы уж, пожалуйста, бегим, не отказывайтесь, примите этот скромный дар.

Вместо слов благодарности бек слегка кивнул головой.

«Вот ты какой! — подумал Гани, впервые увидевший Ходжака. — Правду люди говорят, что нос у тебя словно пятачок у жирного борова и так же всегда задран кверху!»

— Если благословите, бек, я сейчас же отдам приказ разделать обеих коз. Из них такой шашлычок выйдет — пальчики оближете!..

— Скоро рассвет. Куда же еще есть? Завтра разделаемся с ними, — холодно ответил бек.

— Хорошо, хорошо, мой господин. — Ходжак сделал знак слугам, те вытащили тулумы с кумысом из беседки и опустили их в арык, а коз загнали в загон.

— Ты прямо на крыльях слетал домой, — поддразнил его один из сидевших, — может, у тебя на ногах крылья, шанъё?

— У меня всегда вырастают крылья, когда наш бек у нас в гостях… Фу, как хочется пить, во рту все пересохло!..