— И потом, она выходила из дома — в макинтоше, говорила, что смотрела на море.
Ломбард покачал головой и сказал:
— Роджерса убили, когда он колол дрова, а точнее говоря, во время первого же его занятия после пробуждения. Мисс Брент не было надобности бродить потом на улице несколько часов. Если вы меня спросите, по-моему, убийца Роджерса позаботился сразу завалиться в постель и храпеть как можно громче.
Блор сказал:
— Вы не уловили смысла, мистер Ломбард. Если женщина была невиновна, она бы ни за что не набралась храбрости бродить по острову одна. Она бы сделала это только в том случае,
Филип Ломбард сказал:
— Да, неплохой пункт… я как-то и не подумал.
Со слабой ухмылкой он добавил:
— Рад, что вы все еще не подозреваете меня.
Блор немножко стеснительно сказал:
— Я начинал подумывать о вас — тот револьвер… и ваша странная история, которую вы рассказали… или, точнее, не сразу рассказали. Но сейчас, в таком случае, понял, что все было бы слишком просто.
Он помолчал и заявил:
— Надеюсь, вы обо мне того же мнения.
Филип задумчиво произнес:
— Конечно, может, я ошибаюсь, но, по-моему, у вас мало воображения для подобной работенки. Все, что я могу сказать, — это то, что если вы и есть преступник, то вы гениальный актер, и я снимаю перед вами шляпу, — он понизил голос. — Только, между нами, Блор, и принимая в расчет, что до того, как завершится следующий день, мы, вполне вероятно, станем трупами, вы, полагаю, действительно согрешили лжесвидетельством?
Блор стал обеспокоенно переминаться с одной ноги на другую. Наконец он сказал:
— Лэндор в самом деле был невиновен. Шайка меня подкупила, и мы договорились упечь его в каталажку. Имейте в виду, я бы этого не признал…
— При свидетелях, — с ухмылкой закончил Ломбард. — Это останется между нами. Что ж, надеюсь, вы урвали неплохой куш.
— Не дали они обещанного. Мерзкая банда, эта шайка Паркелла. Однако повышение по службе я получил.
— А Лэндор получил пожизненный срок и умер в тюрьме.
— Откуда мне было знать, что он умрет, а? — потребовал Блор.
— Право, откуда, что ж, вам не повезло.
— Мне? Вы имеете в виду — ему?
— И вам тоже. Потому что в результате, похоже, ваша собственная жизнь неприятно сократится.
— Моя? — Блор уставился на него. — Уж не думаете ли вы, что я отправлюсь по той же дорожке, что Роджерс и остальные? Кто угодно, только не я! Могу вас заверить, что я о себе позабочусь.
Ломбард сказал:
— О, вообще-то, я не люблю держать пари. И, во всяком случае, если вы будете мертвы, платы я не получу.
— Послушайте, Ломбард, что вы имеете в виду?
Филип Ломбард обнажил свои зубы и сказал:
— Я имею в виду, мой дорогой Блор, что, по моему мнению, у вас нет никаких шансов!
Что?
— То, что вы лишены воображения, делает вас сидячей мишенью. У. Н. Оуэн же одарен богатейшим воображением и сможет заткнуть вас за пояс в любой момент, когда он или она этого захочет.
Лицо Блора стало малиновым. Он сердито потребовал:
— А что вы сами?
Лицо Филипа Ломбарда стало жестоким и опасным, и он ответил:
— Воображения у меня предостаточно. Я не раз попадал в переделки и всегда выпутывался! По-моему… не хотел бы ручаться, но
Яичница жарилась на сковороде. Вера, поджаривая хлеб, подумала про себя: «Почему я выставила себя истеричной дурой? Это была ошибка. Спокойней, моя девочка, спокойней».
В конце концов, она всегда гордилась своим хладнокровием!
Зачем теперь об этом думать? Все кончено… кончено… Сирилл исчез задолго до того, как она приблизилась к скале. Она почувствовала, как течение подхватывает ее, уносит в море. Она не стала сопротивляться… плыла спокойно, размеренно — до тех пор, пока, наконец, не прибыла лодка…
Ее хвалили за храбрость и выдержку.
Господи, какую боль даже сейчас причиняют мысли о Хьюго…
Эмили Брент резко сказала:
— Вера, тост подгорает…
— О, простите, мисс Брент верно. Какая я глупая!
Эмили Брент вынула последнее яйцо из шипящего жира.
Вера, наткнув на вилку для приготовления тостов новый кусок хлеба, с любопытством заметила:
— Вы так изумительно спокойны, мисс Брент.
Эмили Брент ответила, сжав губы:
— Я была воспитана держать себя в руках и никогда не поднимать шума из ничего.
Вера машинально подумала: «Подавлена в детстве… Это многое объясняет…».
Она спросила:
— Вы не боитесь? — помолчала и потом добавила: — Или вы не возражаете умереть?