Избиение младенцев

Ранним утром, когда солнце уже взошло и осветило окрестности ярким, но бесполезным, не дающим даже малого тепла светом, колонна одесского корпуса вошла в Овидиополь. Впереди искрился слегка припорошённый снежком Днестровский лиман и был виден его пологий берег, укрытый сугробами, среди которых там и сям торчали голые кусты тёрна и бересклета. Кадеты прошли ещё немного, и им открылся вид города, а может быть, слободки, потому что хатки, стоящие на подольских холмах в преддверии лимана были так мелки и невзрачны, что назвать селение городом было как-то неловко. Но подойдя ближе, кадеты увидели, что это всё-таки город и довольно большой, с православной церковью и синагогой, с какими-то казёнными зданиями, – прошли мимо почтово-телеграфного отделения, на дальнем холме увидели ветряную мельницу… С надеждой вгляделись в бессарабский берег, несмотря на солнечный день покрытый туманной дымкой, – там словно плыла в воздухе, приподнявшись над грешною землёю, старинная турецкая башня и зубцы крепости едва выглядывали из плотной полосы голубоватой морозной взвеси.

Снова кадетов разместили в школе, – грязной, набитой хламом и разломанной мебелью, с полами, покрытыми нечистотами и заледеневшей мочой. Никита с отвращением поглядывал вокруг, обходя помещения, прошёл несколько комнат и приткнулся наконец в одном из классов, где уже уселись прямо на полу, найдя чистое местечко, его товарищи. Заговорили о еде и, сладострастно перебирая подробности, стали делится друг с другом воспоминаниями прошлых лет, в кои была ещё возможность кушать разнообразные вкуснейшие блюда, сготовленные добрыми руками маменек, тётенек или наёмных кухарок. Продовольствия в городе не было, всё давно съели беженцы и отступающие части, которые заполонили дома, учреждения, улицы.

Никита глянул в окно. По дорогам шли, как будто бесцельно, толпы отчаявшихся людей, сновали какие-то подозрительные личности, пробежала одичавшая ободранная собака…

Прилетели слухи: полковник Бернацкий отправился на переговоры с румынами и, возможно, уже сегодня удастся, перейдя лиман, преодолеть границу. Через некоторое время слухи догнал категорический приказ: сдать винтовки, и Никита в душе возликовал, – значит, правда, значит, Бернацкий договорился с румынами и уже вот-вот, преодолев всего-то с десяток вёрст, кадеты будут в тепле и сытости соседней Бессарабии. Надо торопиться, думал он, потому что красные, по слухам, уже заняли Тирасполь и подтягивают дополнительные силы для того, чтобы полностью блокировать овидиопольский район.

Вечером вернулся полковник Бернацкий и подтвердил выход на марш ранним утром следующего дня.

Двадцать восьмого января тысяча девятьсот двадцатого года в девятом часу утра кадеты вышли из здания школы и узкой колонной по кривым булыжным мостовым серых сиротских улиц двинулись вниз, к Днестровскому лиману. Лёд его нестерпимо сверкал под ярким солнцем и слепил мальчишек.

Вперёд суетливо выбежал подполковник Рогойский и, взмахнув своею единственною рукою, скомандовал:

– Стро-о-ойсь в коло-о-онны! Па-а-авзводно! В шахматном порядке-е!

Кадеты быстро сформировали взводные колонны и застыли в ожидании команды к маршу.

– Шаго-о-ом…арш! – прокричал бравый подполковник и кадеты разом шагнули.

Лёд, крепко схваченный ядрёным морозцем, даже не вздрогнул, шахматный порядок был вовсе не обязателен…

Рядом с мальчишками с обеих сторон – справа и слева – и в некотором отдалении от них – спереди и сзади шли беженцы, катились повозки и подводы, груженные домашним скарбом; неспешным «недокрытым» шагом двигалась пегая лошадка, с надрывом тянущая не к месту изукрашенные сани, в которых нелепым жёлтым цветком расцветала ребристая труба граммофона. Среди беженцев было много военных, большинство – со споротыми погонами; люди двигались сосредоточенно, молча, с усилием переставляя ноги по скользком льду.

Никита шёл бодро, но эта бодрость давалась ему с трудом, – очень хотелось есть, и голодные рези в животе становились временами невыносимыми. Солнце, отражаясь во льду, слепило глаза, сильно мёрзли ноги, руки и открытое лицо. Дул сильный, обжигающий холодом ветер и разукрашивал кадетские щёки малиново-сизыми пятнами.

С бессарабской стороны было хорошо видно, как огромная чёрная лавина, слившаяся в единый ком, медленно двигается по льду лимана. Несколько тысяч человек, подобно гигантской стае саранчи, накрывали своими телами нестерпимо блистающее под солнцем ледяное пространство, с маниакальным упорством, отчаянно, из последних сил, стремясь к спасительной границе. Никита уже хорошо различал аккуратные домики Аккермана, прилепленные там и сям на высоком берегу, и турецкую крепость, сбросившую под ярким солнцем свою голубоватую туманную фату. Под берегом виднелись крошечные фигурки пограничников, приветственно машущих руками.

Не доходя полутора-двух вёрст до берега, возле приграничной снежно-ледяной насыпи, кадеты стали. Прочие беженцы тоже прекратили движение. Под тяжёлыми взглядами измученных людей полковник Бернацкий уселся в сани, запахнул ковровую полость, вздохнул и вполголоса сказал: