Избавление

А там, вдалеке от Москвы, уже исподволь копились громадные силы двух фронтов. Над обширными районами вот–вот грянут грозовые раскаты, повалит свинцовый град на головы неприятеля. И некоторые немецкие генералы, правда, теперь уже плененные, предупреждали о неминуемой гибели немецких войск южного крыла: в самый канун битвы автомашина с-высоким коробом, в котором была смонтирована походная радиостанция, выдвинулась прямо на передовую, вплотную к немецким окопам, повернула раструб громкоговорителя в сторону неприятеля. В наступившей тишине заговорил генерал=фельдмаршал Паулюс. Говорил твердым голосом, заклиная обманутых немецких солдат сдаваться, бросать оружие, переходить на сторону русских, ибо война для нацистской Германии безнадежно проиграна… Случаются же парадоксы: бывший командующий 6–й немецкой армией, плененной и похороненной у стен Сталинграда, взывал к войскам вновь созданной Гитлером и не раз уже битой 6–й немецкой армии. Ошеломленные голосом живого Паулюса — а ведь пропаганда Геббельса трубила, что фельдмаршала Паулюса сгноили в русских лагерях! — и удрученные роковой участью 6–й немецкой армии, солдаты и офицеры слушали обращение фельдмаршала и ни единым голосом, ни единым выстрелом не мешали…

Сидя в окопе, русский переводчик слово в слово повторял для своих солдат то, о чем вещал немцам фельдмаршал Паулюс. Бывалые солдаты шутили. Теребя усы, Нефед Горюнов сказал:

— В Сталинградском котле от этой армии остались рожки да ножки, а ей опять дают прежний номер.

— Плут этот Гитлер, умеет откалывать номера! — усмехнулся Костров.

— Управимся и с этой армией удобненько, — ввязался в разговор Тубольцев.

— Об удобствах спросишь потом у немцев, когда они в котле очутятся, посоветовал Костров.

— Поздно опосля–то спрашивать.

Протискивался меж солдат по траншее Иван Мартынович Гребенников. Слегка горбящийся, будто под тяжестью времени, с рыжими бровями и рыжим лицом от въедливой молдавской пыли, он был как–то не похож на себя, и только умные глаза по–прежнему светились искорками теплоты.

Майор Костров рад, конечно, его приходу, но, зная, что Гребенникова назначили в армию Шмелева начальником политотдела и что дел у него, наверное, уйма, он говорил сочувственно:

— Чего вам–то неймется? Сидели бы себе на КП и глядели, как мы пойдем.

— Пытался, да не усидел. Думаю, загляну–ка к своим волжанам, как они себя чувствуют… Может, поагитировать?

— Нас особливо агитировать не надо. Вон поагитировал своих пленный фельдмаршал, и немецкие солдаты, видать, не чают, как им скорее под его крылышко попасть.

— Перед грозой курица цыплят собирает под свое крыло, — заметил Горюнов. — Глядишь, и вон те потянутся за ним в плен.

В адрес 6–й армии опять внавал посыпались шутки, остроты. Языкастый Нефед Горюнов насмешливо говорил:

— Я бы посоветовал Гитлеру, на кой леший ему сызнова давать название этой мертвой армии… По ней траур, панихиду справляли в Берлине. А ведь немцы мнительны до невозможности. В призраки верят…

— Ты лучше советуй теще блины к победе готовить, а к Гитлеру с советами не суйся. Он неисправимый!

После выступления Паулюса и шуток в адрес 6–й немецкой армии Гребенников на время призадумался: в каком–то новом свете предстала перед его взором местность — и Днестр, и где–то там, у моря, Измаил, и вот эти насыпные курганы, под которыми покоятся погибшие ратники, и уж совсем вдалеке, по ту сторону границы ждут освобождения румынские Фокшаны. Воскрешая прошлое в памяти, Иван Мартынович дивился исторической избранности этой земли. Оказывается, тут не раз скрещивалось русское оружие с иноземным: под Полтавой — это тоже недалеко отсюда — войска Петра Первого били шведов, чудо–богатыри Суворова штурмовали крепость Измаил, и тот же Суворов, с которым был и Кутузов, водил русские войска по здешним полям войны в 1787 – 1791 годах и громил турок в районе Фокшанских ворот, а столетием позже русские ратники вновь пожаловали сюда, чтобы помочь освободиться румынам и болгарам от турецкого владычества. Тогда–то, 9 мая 1877 года, румынский парламент провозгласил независимость своей страны, и с того дня город Бухарест, ставший столицей независимого государства, гордился тем, что открыл ворота русским освободителям с Востока… И уж в начале нашего столетия, в первую мировую войну, в 1916 году именно через Фокшанские ворота проходили русские полки, чтобы схлестнуться с вторгшимися в Румынию кайзеровскими войсками…

Обо всем этом говорил солдатам, припоминая историю, Иван Мартынович и закончил просто, как разумеющееся и обыденное:

— Уроки истории таковы, что народы не хотят меж собой раздора и стремятся к сближению, как бы ни противились этому гитлеры и антонески.

Нефед Горюнов хлопнул о землю пилоткой:

— А я‑то думал, почему румыны дали такую слабину на Дону. Позволили на своем участке без отчаянного упорства прорвать ихние позиции и охотно шли в плен…

— Может быть, — проговорил Гребенников и, улучив момент, отозвал за изгиб траншеи Кострова, наказал ему поосторожнее вести себя, не соваться в самое пекло с одной–то рукою.

— Как все, так и я…