Избавление

— Чего? — с недовольством спрашивает Конев и впивается в начштаба сверлящими глазами. И понимает Петров, нутром чувствует, как нелегко в этой ситуации командующему. В нем самом, в генерале Петрове, взыгрывает страсть недавнего командующего.

— Я предлагаю такой вариант: сосредоточить усилия на борьбе с изолированными друг от друга неприятельскими группировками, на правом фланге — в районе Котбуса, а на левом — в Герлице. Эти группировки, наносящие фланговые удары в основание прорыва, имеют намерение сбить нас и потопить в Нейсе и потому особенно опасны… А на главном направлении временно…

— Что, временно? — перебил командующий. — Задержать? Приостановить развитие прорыва?

Угадывая в горящих глазах командующего явное раздражение, начальник штаба сдержанно смолк, а маршал ответил нервно:

— Промедление обернется против нас. Всякие задержки пагубны. И твое решение — отвести угрозу фланговых ударов противника, срубить их — верное. Займись этим сам… Направь массированный удар авиации по ним, подвижные средства артиллерии… А я поеду…

— Далеко, товарищ командующий?

— В горловину прорыва… Двигать, проталкивать войска.

Не прошло и пяти минут, как "виллисы" укатили. "В обычной обстановке спокоен, уравновешен, даже флегматичен, а в деле горяч, поистине под стать своей фамилии!" — подумал вслед маршалу Петров.

…Война для маршала, как и для его товарищей по фронту, была слишком долгой — целой вечностью! Устал маршал и от тяжестей напряжения, и от грохота взрывов, и от поля боя. Сейчас его не занимали ни вдавленные в землю пушки, ни обгорелые и разбитые чужие и свои танки, ни убитые солдаты — командующий отвернулся от поля недавнего боя и смотрел на видневшийся впереди лес. Из–за леса доносилась канонада, и командующий, торопясь туда, знал, что там сейчас ведут сражение наши прорвавшиеся головные силы. Шоссейная дорога, по которой ехал маршал с охраной на трех "виллисах", вползла в гудящий от пожара лес. Жарко пылали подступающие близко к дороге ели, смоляные ветки, будто раскаленные прутья, шипели, брызгая огненными шапками хвои.

— Мы тут захряснем, — протянул адъютант, тревожась больше всего за маршала.

— Вон правее возьмем, через низину. Проверьте.

Адъютант побежал по заболоченной низине, увяз в жиже по самый верх голенищ, едва сапоги вытащил.

— Затоплена, товарищ маршал, увязнем, — простонал он, вернувшись.

Сзади подъехал наш танк. Лязгнул приподымаемый люк, высунулся по грудь танкист, весь чумазый, как черт.

— Кто будете?

Адъютант показал ему свои документы, что–то пошептал на ухо, и танкист спрыгнул, отдал рапорт командующему, предложив свое место в танке.

— Побываете в нашем доме! — пошутил он.

Маршал ответил, что дом их надежный, но ему как–то неудобно забираться с непривычки, и влез на корпус. По бокам от него прилегли на броню адъютант и автоматчик.

Рванулись вперед, потонули в клубах дыма, в пламени, которое с деревьев норовило по–змеиному ужалить огненным языком металл; не продыхнуть въедливый дым, горело лицо от адской жары… И когда пересекли пылающий лес, маршал невозмутимо стряхнул с пилотки черную золу от носившихся в воздухе горящих еловых веток, потом оглянулся и, убедившись, что следом за танком проскочили и "виллисы", сказал довольным голосом:

— Вези до штаба в качестве десанта! Может, поставите на котловое довольствие? — спросил уже в шутку.

— Пожалуйста, только, боюсь, опоздали.

— Почему?

— Свернулась война–то.

Армия, куда они вскоре приехали, была танковой, и командовал ею генерал Рыбалко, прослывший мастером глубоких танковых рейдов. И сейчас командарм докладывал командующему фронтом обстановку, называл наименования противостоящих сил и разбитых дивизий противника, указывал пункты, где в этот момент ведутся бои, как бы между прочим заметил:

— Не пойму, откуда такая прорва? Мы жжем их технику, колотим, штурмуем, а они еще новые и новые силы подкидывают.

В голосе его маршал уловил нотки жалобы и усмехнулся:

— Ты с этой претензией к союзникам обращайся! С их, западного, театра войны германское командование безбоязненно сняло и перебросило 12–ю армию Венка. Против нас с тобой дерется теперь этот Венк, на выручку Берлину пришел…

Командующий Конев придавал этому участку особое значение. Это было главное направление, сердце фронта, и, подобно сердцу, бьющемуся, пропускающему кровь, по руслу главного направления шли и шли потоки людских масс, техники. И поскольку немцы, защищая подступы к Берлину с юга, бились смертным боем, готовые вот–вот обрубить эту артерию русских, командующий фронтом сутки пробыл в армии Рыбалко.

На третьи сутки командарм Рыбалко доложил, что его танковая армия прорвала третью полосу обороны и буквально на плечах у отходящего противника прорывается к Шпрее… Не утерпел Конев, сел на этот раз в бронетранспортер и помчался по коридору прорыва.