Избавление

— Так в чем же дело, голубчик мой… — по обыкновению, сказал Петров и, поперхнувшись, проговорил в самое ухо: — Товарищ командующий, время у них еще в запасе… три минуты… Хронометр держу вот… — протянул он ладонь, на которой посверкивали во мгле часы с фосфорным циферблатом.

Начальник штаба генерал Иван Ефимович Петров — недавно на фронте у Конева. Неприязненно встретил командующий генерала Петрова. Наслышан был о его чудачествах: дескать, во время затишья за мольбертом просиживает, художеством занимается. А главное — сумеет ли этот Петров быть исполнительным штабистом, коль а войну командовал армиями, а под конец и фронтом, теперь, правда, расформированным. "Как поведет себя, будет заниматься художеством — избавлюсь", — помышлял Конев, но скоро мнение свое изменил: пришлись они друг другу кстати и твердостью характеров, и волей. "Вот только почему он называет меня голубчиком? Да уж привычку не выбьешь!" — махнул рукой маршал.

Минута в минуту появились над рекой и штурмовики. Плыли стройно и кучно, на низких высотах, потом растянулись парами, оставляя за собой хвосты оранжево–серых, с подпалинами дымов. Вдоль–русла и по земле того берега они пластались, ослепляя противника. И едва поставили дымовую завесу штурмовики, как по восточному берегу, в кустах и поймах, в спускающихся к самой реке соснах и березняках закопошились люди.

На весу, на лямках солдаты тащили к берегу лодки, до сей поры упрятанные в кустах. Волокли длинные, как конвейеры, штурмовые мостики. Несли сотни лодок и сотни мостиков и тут же опускали их в воду. Плыли. Зависшие над западным берегом и над водой дымы не исчезали. И это было на руку солдатам, скрытно пересекающим вспухшую от весенних паводков и еще не вошедшую в берега реку. И едва лодки тыркались в прибрежную землю, как солдаты спрыгивали и, по колено увязая в иле, мокро и запыханно несли мостки на берег, расстилали их и по мосткам сбегали на берег чередою…

"Первые батальоны главных сил на малых лодках переправились за час десять минут", — докладывали командующему, и он, кивая, шептал одними губами: "Малые… Нужно расширять… Втягивать технику…"

Река бурлила от движения людских масс.

Начальник штаба Петров, протирая запотевшее от утренней сырости пенсне, докладывал: наплавные легкие понтонные мосты наведены на всех переправах за пятьдесят минут… Мосты для тридцатитонных грузов — через два часа. Идет спуск на воду понтонов большой мощности…

Маршал не гневается и не радуется. Лицо его непроницаемо. Неотрывно смотрит в стереотрубу. Что–то певуче прилетело и щелкнуло о штатив, сгоряча маршал и не обратил внимания, лишь позже узнали, что опасную отметину сделала вражья пуля… Маршал напряженно продолжает смотреть на реку; первые танки прошли по настилу парома и, сердито фырча, будто с недовольством, тяжко вынесли свой груз по топям берега и скрылись во мгле сражения, и, видя это, командующий снял фуражку, подставляя стриженую голову прохладной свежести. Потом поглядел на генерала Петрова, улыбчиво сказал:

— Иван Ефимович, прозевать можешь…

— Чего? — поспешно отведя взгляд от карты, спросил Петров.

— Погляди, зрелище–то какое! Берлинская переправа, вот бы для истории все это…

— Что же, можно и для истории, — оживился Петров и пододвинул к себе разложенный мольберт. — Я уж втайне набрасываю… Нужно контуры, общий фон схватить… Кое–какие детали…

— А почему втайне?

— Строгие у нас командующие повелись. Сам таким бывал, — сознался Петров.

Идет битва. Порыв влечет за собой удар и движение. По тридцати трем переправам, наведенным с утра, втянулись на ту сторону пехота, танки, артиллерия. По замыслу операции командующий и не помышлял закрепляться на отвоеванном берегу или расширять плацдарм. Зная, что противник подавлен на первой полосе обороны, маршал решил двинуть с ходу ударные силы на главном направлении. И поначалу катящаяся лавина сминала оборону, рассекала неприятельскую группировку, а в прорыв втягивались все новые и новые инструменты боя — подвижные отряды пехоты, танки, артиллерия на моторной тяге. К исходу второго дня на наблюдательный пункт фронта поступает сообщение: "Прорвана вторая полоса обороны".

А командующий не тешил себя иллюзиями. Если немцы и надломлены до предела, то, право же, это вовсе не значит, что они не будут яростно защищать берлинские рубежи. И немецкое командование, будто оправившись от шока, предприняло контрмеры.

Во второй день обстановка ухудшилась, участились тревожащие донесения. Конев хмурился, словно въявь видя все, что делается там, на поле боя, — и всплески бушующего огня, и движение, в сущности, смешавшихся в единоборстве своих и чужих войск, и горящие леса на пути нашего наступления… У маршала взвинчены нервы, он злится, когда генерал Петров подает ему еще одно донесение, сердито отмахивается:

— Что ты навалился на меня со своими донесениями!

— Не я, а противник… Этого и стоило ожидать.