Из жизни облаков

Сенечка орудовал совком, точно продавец, развешивающий сахар. Артур, включив бортовой свет, стал заполнять бортжурнал. Я переключился на телефон:

- Уран, я Шарик...

- Счастливого полета! - услышал я бодренький тенор Морозейкина.

- Спасибо. На борту - норма. Высота сто пятьдесят. Подъем по вариометру плюс два. До связи. - Я отчеканил все положенные слова и отключился.

Предутренняя тишина окружала нас, будто мир остановился и мы остались в нем одни. Показалась станция. На дороге просвистела ранняя электричка. Непривычно близко, оглушительно простучали колеса. Отраженные звуки доносились четче, явственней, чем на земле.

С каждой минутой становилось светлей. Искристыми от уличных фонарей лучами разбегались дороги с нанизанными на них кубиками домов. Там, где лучи сходились, где багрово тлел горизонт, была Москва.

Артур вытащил "Зенит" и начал снимать. Панорама впечатляла. Открывались все новые и новые дали.

Вдруг оболочка исчезла. Гондола словно осталась одна. Туго натянутые стропы уходили вверх и тонули в непроглядной мути. В лицо дохнул влажный воздух. Одежда покрылась капельками влаги. Оказывается, мы вошли в нижнюю кромку облаков. Аэростат сразу отяжелел. Стрелка вариометра поползла было вниз, но Сенечка энергично заработал совком, и мы стали опять подниматься. Скоро похолодало. Мокрая оболочка покрылась льдом, Сеня надел меховые перчатки, стал трясти стропы. Льдинки, отламываясь, полетели вниз.

- Ну, братцы, летим, - у Артура посинел нос, запотели очки, но губы расплывались в улыбке. - Как это пели деды! "Три танкиста, три веселых друга..."

- Не три, а пять, - я откинул брезент, прикрывавший спальные мешки. Там лежал Митька, а Прошка сидел рядом. Будто поняв, что теперь уже ничего не изменить, пес издал радостный вопль. Прошка с вздыбленной шерстью сиганул на стенку корзины и, оторопев, застыл на краю бездны.

- Во звери! - потрясенно произнес Сеня. - Они забрались еще в эллинге и сидели, как зайцы, пока мы возились с аэростатом! А говорят, у животных нет разума.

Когда восторги поутихли, я задал прозаичный, но довольно важный вопрос: куда и как будут гадить наши меньшие братья?

Сеня показал на стульчик в углу гондолы:

- Приучим сюда!

- Не поймут.

Сенечка наморщил лоб. Действительно, звери могут доставить неприятности.

- Эх вы, цари природы! - Артур снял с борта четыре кулечка, рядом со стульчиком сложил из них что-то вроде ящичка, дно закрыл обрывком брезента, вспорол еще один балластный мешочек и высыпал песок.

Изловчившись, я поймал котенка и посадил в отхожее для него место. Прошка потоптался в нерешительности, обнюхал углы, потом разгреб песок, сходил по малому и старательно засыпал ямку. Чтобы не смущать животных в такие минуты, мы навесили на угол полог.

- Песок из-под Прошки будет нашим НЗ, - сказал Арик.

Мы могли лететь до тех пор, пока в гондоле есть балласт. Если его не останется, то в момент посадки мы не сможем затормозить спуск. Песок для аэронавта был что горючее для летчика или вода для жаждущего. Мы хотели пролететь как можно дальше, поэтому песок решили беречь.

По метеосводке, ветер должен появиться выше полутора тысяч метров. В гондоле мы не ощущали ветра и не ощутим, если бы даже над землей бушевал ураган. Артур положил на борт лист бумаги, он лежал не шелохнувшись. Сенечка сунул в рот карамельку, выбросил обертку - она полетела рядом. Аэростат перемещался в пространстве вместе с воздушной массой. В этом-то и было его основное преимущество перед ракетами и самолетами - разведчиками погоды. Те пронзали атмосферу, как иглой, и не успевали фиксировать погодные изменения, столь важные в метеорологии. А с аэростата можно было потрогать рукой облака, посмотреть, как образуются снежинки, узнать, с какого момента и при каких условиях начинает лить дождь и так далее.

Когда-то направление и скорость морских течений изучали с помощью бутылок. Свободный аэростат, как и бутылка-путешественница, помогал изучать воздушные течения. На планшете Артур отмечал точки, над которыми пролетал аэростат, чтобы зарегистрировать эти воздушные токи перед наступлением холодного фронта.

Скоро стало так светло, что пришлось надеть защитные очки. А еще через какое-то время показалось солнце. Облака лежали от горизонта до горизонта. Над ослепляющей торосистой пустыней, не двигаясь и не перемещаясь, висела тень от нашего аэростата.

Теперь можно и позавтракать. Я достал ржаные хлебцы в целлофановых пакетиках, масло, сыр, банку шпротного паштета, разложил еду на деревянном ящике от приборов Артура. Чай из термоса разлил в легкие полиэтиленовые кружки. Дикарь Прошка сунулся было смахнуть бутерброд, но, на лету схлопотав оглушительный шлепок, отскочил к Митьке. Пес лежал на спальниках, отвернувшись, будто пища не интересовала его.

- У нас, кажется, было концентрированное молоко? - спросил Арик.

- Есть пять баночек.

- Придется пожертвовать Прошке.