Из зарубежной пушкинианы

Мы слышим, как у подъезда останавливается машина. Из нее выходит небольшого роста человек лет пятидесяти, одетый в модно скроенный серый костюм. Знакомимся. Жан Пьер Браун, владелец небольшой фирмы по продаже станков. Его отец всю жизнь проработал садовником у барона Марка, а сам Жан Пьер родился в доме Геккернов-Дантесов и после того, как барон Марк окончательно разорился, купил его фирму по продаже станков и вот уже второй год пытается наладить дело. Пока дело продвигается туго, а у Жан Пьера четверо детей. Мы подходим к входу, и Жан Пьер рассказывает, что дом и все имущество описаны и продаются с молотка. Город хотел приобрести все это для организации музея, но у магистрата нет средств. У барона Марка пятеро детей, одни живут в Париже, другие — в провинции. Детям приходится работать. Один из сыновей занят разведением кроликов, другой работает в почтовой фирме. В Париже живет его младший брат барон Клод Дантес. У него двое детей. И у него средств, видимо, недостаточно.

Пока я размышлял про себя над превратностями судьбы и радовался, что музею Геккернов-Дантесов не бывать, Жан Пьер открыл калитку, и мы вошли в парк, в который уже заглядывали через стену с противоположной стороны. Старинный парк запущен. Между соснами, дубами и каштанами пророс кустарник. Неубранные прошлогодние листья в тенистых местах покрыты инеем. Со стороны парка большой дом выглядит настоящим замком. К его основной части, башней выходящей на угол улицы, примыкает двухэтажный флигель, построенный специально для Екатерины Николаевны и ее мужа. Мы входим в дом и поднимаемся на второй этаж. Холод и запустение. Проходим через несколько выстроившихся анфиладой комнат, темных, с закрытыми ставнями, и попадаем в залу или, возможно, бывшую гостиную. Жан Пьер открывает ставни, и мы видим большой портрет Екатерины Николаевны работы художника Бэльца, написанный в 1840 году. Екатерина Николаевна изображена в полный рост, в бальном платье, с лорнеткой в руке. Слегка надменное выражение лица, большие темные задумчивые и немного печальные глаза. Сперва я был почти уверен, что вижу перед собой неизвестный еще у нас портрет Е. Н. Гончаровой. Известен другой ее портрет, написанный Сабатье в 1838 году в Париже и недавно опубликованный в книге И. Ободовской и М. Дементьева. Но какое-то смутное чувство подсказывало мне, что где-то я уже видел и это изображение. Впоследствии мои сомнения рассеял Н. Я. Эйдельман, показавший мне черно-белую фотографию этого портрета в книге П. Е. Щеголева. Возможно, что наряду с другими материалами фотография портрета была подарена Щеголеву внуком Екатерины Николаевны, Луи Метманом. Насколько мне известно, ни сам Щеголев, ни другие наши пушкинисты в Сульце не бывали.

Портрет Е. Н. Гончаровой висит в большой захламленной комнате. Рядом рояль, покрытый толстым слоем пыли. Рояль расстроен. Жан Пьер уверяет, что на этом инструменте играл еще барон Жорж, сын Екатерины, и, вероятно, она сама. У стены стол, заваленный современными журналами.

На столе слепок с руки Екатерины Николаевны, сделанный при ее жизни. Длинные пальцы, изящная кисть, на безымянном пальце — обручальное кольцо. В соседних комнатах — такое же запустение. Висят еще два портрета. На одном — старшая дочь Дантесов, Матильда Метман. На другом — Наполеон III, при котором ловкий Дантес сумел взять реванш за неудавшуюся при русском дворе карьеру и стал сенатором. Нам рассказывают, что ранее в замке висело двадцать четыре портрета семьи Дантес-Геккерн, в том числе и портрет Луи Геккерна. Все они сейчас вывезены. В замке осталась в одиночестве одна Екатерина Николаевна. Почему? Жан Пьер не знает. Рудольф высказывает предположение, что картину высотой метра три трудно и дорого транспортировать. Мне это объяснение кажется неубедительным. Нам говорят, что семья разрешила местному фотографу сделать фотографии всех двадцати четырех картин и фотограф может продавать их по 60 франков за штуку, но для этого требуется разрешение семьи. Жан Пьер попытается сегодня же показать нам эти фотографии, однако, как уже говорилось, продать их без разрешения он не может.