Из записей 'Ни дня без строчки'

Эта книга, "Дневник" Делакруа, мне очень много сказала. Она мне сказала, что я кое-что значу. Этот художник, живший за сто лет до меня, великий художник, изобретатель, новатор, человек, которому последовали импрессионисты, он - со своей трубочкой, в своем широком, как труба на крыше, цилиндре, со своей Дженни, со своим Жерико и со страстью к Рубенсу, он, украшавший своей живописью стены Парижа, - протянул мне руку, улыбнулся мне - и мы вдруг пошли рядом: он поразился тому же месту Эдгара По, что и я. И еще какое-то равенство, о котором я забыл и которое легко вспомню...

Будь здоров, дорогой друг! Виси и сияй своим кармином и прусской синей на стенах Ратуши, в Нанси, в церкви Сюльпис! Где висит твой "Данте"? Будь здоров и сияй! Ты сказал мне, что я кое-что стою! Ты завещал мне ценить воображение! Будь здоров и сияй! Ты полжизни задавал себе вопрос, какими же были краски Рубенса в своей свежести? Так и я кричу иногда во все стороны посмотрите, что делается в небе! Сириус, смотрите! И Орион уже похож на лошадь в колеснице весны! Смотрите!

И никто не смотрит!

Ты смотришь, я думаю, со своей трубочкой и с каким-нибудь томиком в руке.

Какую первую книгу я прочел? Пожалуй, это была книга на польском языке - "Басне людове" ("Народные сказания")? Я помню, как пахла эта книга теперь я сказал бы: затхлостью - как расслоился угол картонного переплета, как лиловели и зеленели мантии седых королей, как повисали на горностаях черные хвосты... Это была история Польши в популярных очерках - о Пясте, о Локетке, о Болеславе Храбром, о Казимире Кривогубом. С тех пор мне и кажется, что изображения могут гудеть. Эти картинки гудели.

У Данте в одной из песен Чистилища рассказывается о высеченном в скале и движущемся барельефе. Он изображает милосердие Тита, этот барельеф. Он не то разговаривает, не то движется - во всяком случае, это изображение живет. Данте, чтобы убедиться, не обманывает ли его зрение, несколько отступает в сторону, смотрит на барельеф со стороны. Да, движется! Колоссальный барельеф, высеченный в скале. Вот какова фантазия была у Данте: он представил себе движущуюся сцену - величиной в скалу!

Рай, по Данте, это лес. Переход от чистилища к раю незаметен. Вдруг становится светлей и безопасней. Изображен ручей, почти река, которая бежит среди леса. Беатриче появляется на колеснице, запряженной грифонами в бело-зелено-красной одежде, окруженная старцами. Данте видит все это отраженным в реке. Он встречает ее, стоя на берегу по ту сторону реки. Она благодарит его за то, что он любил ее, но укоряет за суетность, которую он проявлял на земле, - за политиканство.

Сегодня (3 февраля 1955 года) известие в "Литературной газете" о смерти поэта Михаила Лозинского. Он перевел несколько трагедий Шекспира, перевел "Божественную комедию" Данте. С его именем и трудом связано у меня одно из значительных переживании: впервые я прочел Данте именно в его переводе.

Я не помню, видел ли его когда-либо. Наверно, видел, знакомился, но не могу восстановить, какой он - Лозинский. Вот уж он в раю. Имею ли я право так распоряжаться? Поэты, хочется вспомнить, по Данте, не оказываются ни в аду, ни в чистилище, ни в раю. Они - нигде, в городе, который называется Лим, среди сумерек. Данте встречает там группу поэтов, среди которых Гомер, с мечом в руке, как сообщает о нем автор.

Вечная память поэту, пересказавшему на родном языке чужое великое произведение!

Я рад, что мое восхищение автором "Божественной комедии" разделяет такой великолепный писатель, как Оскар Уайльд.

Правда, великолепный писатель!

Мне нет никакого дела до его манифеста, который без страха что-либо потерять можно и не читать.

Он сочинил "Портрет Дориана Грея" о плохом человеке, который неизменяемо оставался молод, в то время как его изображение на портрете превращалось в старика, тем более страшного, что оригинал, как уже сказано, был плохим человеком, совершал преступления.

Он написал сказку "День рождения инфанты" о трагедии мальчика-карлика, влюбившегося в принцессу, и сказку "Звездный мальчик" - о злом мальчике, который не любил своей матери за то, что она некрасивая, - а между тем она, нищенка, была прекрасна душой.

Целый ряд замечательных статей об искусстве (в их числе о Данте) вышел из-под его пера.

Он умер, преследуемый обществом, отбывший тюрьму, в нищете, в Париже, снимая жалкую комнату у хозяина, который единственный возложил на его гроб венок, хоть умерший и задолжал ему много по неплатежу за комнату.

Его портрет изображает человека с тяжелым лицом, маленькими глазами некоего англичанина конца викторианской эпохи. Этот англичанин, между прочим, написал пьесу по-французски - знаменитую "Саломею", где царь, следя за танцем своей приемной дочери, вожделеет к ней, по поводу чего его жена, мать Саломеи, отпускает нелестные для него остроты - хоть с ревностью, но и с высокомерием, с сознанием своей власти над ним.