Во мгле заграждали чешуйчатой грудью,Встречались зимою – и было теплей,Мостами легли, берегли перепутья,Ловили с обрыва, скрывали в дупле.И слух, оглушенный первичной виною,Очистился жертвой раскинутых рукВеликих деревьев, увиденных мноюВ садах городских, и во сне, и в жару.Приближу к губам умолкающим палец —И слышу, как бодрствует в мире ветла,В молчанье зеркальной горой рассыпаясьИ Бога святя в сердцевине ствола.
1974
стихи
– Зачем бегут в чужие страныИз теплой памяти жилой?– В ее ворота гроздью пьянойПрирода смотрит тяжело —И шепчет: «Я тебя разрушу,Но сохраню твои слова».– И им не терпится наружу,Туда, где речь всегда жива.
1974
* * *
Без ветра я не вижу. Это онНесет навстречу полдень и размеры —Всех ароматов тайный эталон,Рождающий в невидимое веру.Едва к незримой скважине прильну,Я слышу: он, подобно пьющей лани,Подталкивает мелкую волнуИз глубины в каналы обонянья.Фигуры возникают к сентябрюИзбытых судеб – поредевшей бронзы,И я на них сквозь изгородь смотрю,Особенно – когда темно и поздно.
1974
* * *
В нотных и высоких классах птичьихПо опавшим и плывущим днямУдивленных учат безразличьюОблака, к безумию клоня.Ветер – неуемный сборщик дани —Обегает сеть начальных школ.У калитки ждет похолоданьеИ уводит в прошлое пешком.Все, что летом вслушаться мешаетИ по зренью бьет, как футболист —Отлетает, как настольный шарик,Этикетка и осенний лист.
1974
* * *
И если вырваны страницыИз древней красочной Псалтири —Вовек никто не усомнится,Что царь Давид играл на лире,Вернее – на библейской арфе,Но лира – символ вдохновенья.Плетется ветер в старом шарфе,Лиловом от ночного треньяИ ставшем гроздьями сирени.Он кашляет, закутав горло,Едва ступает на прохладе,То рассыпается прогоркло,То снова собран, жизни ради,Как слезы стынут на тетради.Итак, никто не усомнится,Что лучшим в мире был художник,Хотя закапаны страницы,Заглавные заснули птицы,И надписей не стало должных.И по оставшимся деревьямЯ очертанья рук живыеУгадываю, чтобы с левымНе путать правое, с припевом:«Так жили люди Ниневии» —И чтобы дни сторожевыеПрошли, не опаляя гневом.Иначе шаг ко мне направятСуду покорные микробы,И духи поднебесной злобыКлеймо непоправимой пробыНа серебре моем поставят.