Из смерти в жизнь

В этот период человеческого кризиса астрономы, глазами которых он изучал небо, были в большинстве оторваны от своих настоящих дел ради военных нужд. Но несколько еще остались, и через их посредство он проникся новым удивлением, новым стремлением увидеть в знакомых звездных полях не просто данные для анализа, а загадочные черты небесной реальности; так что через их телескопы и через их умы он размышлял над звездами и пытался распознать свои истинные отношения с ними. Со своей песчинки с горячим ядрышком и тонкой пленкой зелени и океанов, он озирал глубочайший небесный океан. Вот кружится луна, преждевременно состарившаяся и не успевшая зачать жизни; а вот солнце, отец всего, растущего на земле, мать жизни. Солнце, древнее божество, оказалось в конечном счете не более чем огромным пламенем, вполне заурядной, пожалуй что и пожилой звездой, а вовсе не вечным источником жизненной силы. К тому же оно могло в любую минуту взорваться и поглотить свой выводок миров. Дух человеческий пристально рассматривал эти миры, но мало что видел. Если однажды он сумеет освободить человеческий разум, что тот найдет вдали? Быть может, другие плодородные шары, где обитают подобные ему духи со многосоставной плотью? Или пустые миры оплавленного солнцем камня и вечного льда? Или враждебные пустыни и бескрайние океаны, лишенные живого духа?

Раздраженный своим невежеством, он заглянул за крайнюю планету, коснулся созвездий. В поле зрения человеческих телескопов проколотая булавочными отверстиями темнота превращалась в черноту, присыпанную алмазной пылью, а здесь и там сверкали большие бриллианты или иные самоцветы. Но все они были звездами, солнцами. Неподвижные, прикованные к небу и инертные на вид, хотя он отлично знал, как летают и странствуют эскадроны этих великих солнц. А все они вместе (как он прекрасно знал) складывались в огромный вихрь искорок – каждая одинока, как пленник в камере, отделена от соседей самим расстоянием. Впрочем, он напомнил себе, что и вся галактика, если бы он взглянул на нее со стороны, оказалась бы единым организмом, составленным из движущихся клеток, свободных, но послушных природе целого. Много таких организмов, таких галактик, видел он вдали через инструменты астрономов. И знал, что полчища других движутся за пределами человеческого зрения, как чайки, парящие за горизонтом или кружащие над океаном антиподов. Дух человеческий, казалось, почти постиг во всей физической вселенной единый организм, членами которого служили галактики.

Но ведь тогда… Тогда? Мысль уступила чистому удивлению. Тогда он, великий дух человеческий, не более чем кровяной шарик или малый атом вселенского организма? Или, быть может, живой зародыш целого космического яйца? Что, если все прочее – безжизненный желток, ожидающий его волшебного пробуждения?

На миг его захлестнула гордыня, но дух тотчас вспомнил, что даже будь оно так, даже окажись он единственным живым зародышем в целом космосе, ни один зародыш не способен в одиночку породить птенца, а тем более вырастить из него орла. Только согласный ход событий ведет к этой цели. Для создания орла в самом деле необходим зародыш, но также и желток, и материнская забота, и добыча, и поддерживающий его воздух, и все прошлое, все предки вплоть до первой жизни в древнем океане, и рождение планеты, и породившая ее туманность, и непостижимый акт творения, породивший все это.

Не так уж велика искорка творения в зародыше! А он, полупросветленный дух правящего на Земле рода, даже осмелившись на миг вообразить себя зародышем космического яйца, должен, конечно, ощутить не гордыню, но смирение и ужас, ведь, ошибочно распорядившись своей искрой, он оборвет развитие целого космоса и тем предаст Дух.

А если он, в конечном счете, один из великого множества духов, рассеянный по космосу? Эта мысль взволновала его сильнее. В нем шевельнулась тоска по товариществу ему подобных. Если бы только объединиться с другими такими же, преодолев световые годы и парсеки расстояния! Конечно, это было невозможно. Каждый мировой дух должен хранить верность собственному представлению о Духе, в полной оторванности от собратьев.

Дух! По крайней мере, он мог всей волей утвердить непоколебимую верность чему-то иному, нежели он сам, – чему-то, быть может, смутно проглядывающему из-за галактик, но для него несомненно присущему, только чему-то бесконечно более величественному. Этот Дух был волей к познанию, любви, созиданию. А вне его, быть может, присутствовала еще большая воля к преображению всего космоса в мудрости, любви и творчестве.

Темный чужак

В дни младенчества духа человеческого пробуждавшиеся люди поклонялись богам собственного изобретения – существам, для него неправдоподобным, потому что они отражали только природу отдельных членов, а не целостную его природу. Однако позднее некоторые, хоть и остались во власти космогонических мифов, обрели в сердцах верность Духу и дошли мыслью до нового божества, которое и было им самим, истинным духом человеческим.