Жак, с затуманенной головой, растерянным взглядом, помятым лицом, не нашел даже, что ответить, и послушно поплелся за Жюльеном, чувствовавшим себя как дома, — во многом благодаря тому, что понимал тот варварский язык, на котором здесь говорили.
— Нет, я, наверное, сплю, — промолвил Жак, ущипнув себя. — Это из-за письма погрузился я в какой-то кошмар. С минуты на минуту сон пройдет, я снова окажусь на улице Дюрантен, и служанка принесет мне чашку какао или кофе.
Увы, вместо служанки появился огромный тевтонец[51] — с рыжими бакенбардами, в короткой куртке и широком белом переднике. Ловко расставляя посуду с богатой закуской и огромные кружки с пенившимся мюнхенским пивом, он бросил Жюльену, что на Петербург отправление через час с четвертью.
Расслышав среди немецких слов название русской столицы, Жак сказал сам себе: «Итак, кошмарный сон продолжается». И, чтобы проверить свою догадку, произнес непринужденно и твердым голосом, как человек, окончательно проснувшийся:
— Кажется, мы отправились на прогулку в Петербург?
— Да, — как ни в чем не бывало ответил Жюльен.
— А что нам делать у его величества царя?
— Искать спасения от морской болезни.
ГЛАВА 5
Жак Арно ел машинально, не проронив ни слова, как бы во сне. Но пронзительный паровозный гудок, известивший об отходе поезда по направлению к немецко-русской границе, убедил его, что все это — не грезы, а явь. Вслушиваясь в постукивание колес о рельсы, он глубоко вздохнул, решив, что при таком шуме ему не заснуть. Хочешь не хочешь, подумал он, а путешествие началось! Хорошее настроение, посетившее его вчера, испарилось, тем более что мюнхенское пиво не шло ни в какое сравнение с нектаром из нашей Бургундии.
Когда друзья вернулись в купе, Жюльен, стараясь не обращать особого внимания на Жака, которому, как он считал, требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя от потрясения, вызванного внезапным отъездом из Парижа, лег поудобнее, чтобы поспать.
— Значит, — произнес Жак упавшим голосом, — мыотправились?
— Именно так.
— В Петербург?
— Я сказал тебе об этом еще в ресторане.
— Это столь необходимо?
— Да, если, конечно, тебе не захочется вернуться в Кельн[52] и оттуда добраться до Гамбурга[53], чтобы сесть там на первый пароход, направляющийся в Бразилию по маршруту Гамбург — Лондон — Лиссабон — Санта-Крус-де-Тенерифе[54] — Пернамбуку — Рио[55].
— Ни за что!
— Тогда позволь мне отдохнуть. Ночью я глаз не сомкнул, пока ты спал как убитый. И желал бы теперь наверстать упущенное. Завтра в половине седьмого утра мы будем уже в Диршау, в пятистах километрах отсюда. День предстоит долгий, и мы вдоволь наговоримся по пути в Кенигсберг[56], откуда поезд домчит нас до Эйдкунена — населенного пункта на немецко-русской границе в восьмистах километрах от Берлина и всего лишь в двух километрах до Вирбаллена[57] — первого города Российской империи, куда мы прибудем в два часа дня. А сейчас — спокойной ночи!
С этими словами Жюльен решительно, подобно заядлому путешественнику, твердо знающему, что сон так же необходим организму, как и еда, смежил веки и через две минуты уже спал, оставив друга наедине с его думами, далеко не веселыми, судя по глубоким вздохам Жака. А ровно в шесть утра, словно моряк, просыпающийся всегда в одно и то же время, за несколько минут до побудки, он снова открыл глаза.
— Привет землепроходцу! — весело обратился Жюльен к приятелю, еще более озабоченному и мрачному, чем накануне. — Кончай дуться! А то нагоняешь тоску, как больничная дверь.
— Я думал всю ночь напролет.
— Лучше бы уж ты спал!
— Послушай, взвесив все, я предпочитаю вернуться в Париж и отказаться от наследства.
— А твоя отставка?
— Заберу заявление обратно. Влиятельные друзья помогут мне восстановиться на работе.
— Но ты же будешь притчей во языцех в своей префектуре!
— Лучше так, чем это путешествие!
— А как доберешься ты отсюда до дома? Держу пари, у тебя нет ни гроша с собой! — Жак открыл портмоне и увидел там всего лишь семнадцать франков и сорок пять сантимов[58]. — Или ты полагаешь, что администрация железных дорог предоставляет кредиты?
— Но ты же одолжишь мне денег на обратный путь!