Из Парижа в Бразилию по суше

Документы у задержанных были в полном порядке. При въезде в село Ишимское путешественники даже представили подорожную[6] с печатью. Но разве не бывает так, что злоумышленник, стараясь скрыться от правосудия, заранее обзаводится всеми необходимыми документами? Пометка в паспортах этих так называемых французов действительно подтверждала их заявление о том, что они направляются к самому северному мысу восточного побережья Сибири. Но кто поверит, что французы, изнеженные существа, отважились вдруг пересечь бескрайний континент, да еще зимой! Прямо курам на смех!

Чего ждешь, тому и веришь! И после краткого допроса у начальника колонны, как казалось ему, появились достаточно веские основания для ареста подозрительных лиц, и при этом Еменова не мучили угрызения совести, если таковая еще у капитана имелась.

Потрясенные неожиданным поворотом судьбы, не оправившиеся еще от падения, от резкой смены жары в избе и холода на улице, напуганные до смерти, путешественники сразу же были отправлены в арестантский барак. Подобные заведения тюремного типа – деревянные строения за высоким забором – располагаются по пути следования колонны приблизительно через каждые пятнадцать километров и служат для этапников местом дневного или ночного отдыха.

В Ишимском селе своеобразный придорожный острог, сооруженный более тридцати лет назад, измочаленный непогодой и повидавший на своем веку многие тысячи ссыльнокаторжных, прогнил от пола до потолка. Снег, подтаивая, сочился с крыши изо всех трещин, образуя на полу зловонную лужу, в которой толклись не менее пятисот заключенных, хотя барак был рассчитан только на сто пятьдесят человек.

Распахнув дверь грубым ударом, казак увидел направившегося к нему навстречу высокого, обнаженного по пояс старика.

– Ты староста?

– Да.

– Капитан велел вручить тебе этих двоих. Присмотри за ними. Главное, чтоб не сбежали. Хотя капитан тебе доверяет, но велел все же сказать, что ты отвечаешь за них головой.

– Ладно.

Сильная рука втолкнула задержанных в зловонное помещение, и дверь захлопнулась. На них тотчас пахнул сырой горячий воздух, густо пронизанный смрадом от массы людской – от гнойных ран и грязных лохмотьев. Голову словно стянуло обручем, в глазах помутилось, легкие отказались дышать ядовитыми миазмами, и не успели путешественники сделать и шага, как неловко взмахнули руками и, потеряв сознание, повалились на лежавшие недвижно тела ссыльнокаторжных.

Когда несчастные открыли глаза, то пришли в ужас: столь невероятной казалась представшая их взору картина. Вдоль стен по обе стороны от входа располагались нары – сбитые из сырых, осклизлых досок полати. На грубых лежаках валялись вповалку этапники. Те, кому не хватило места на убогом настиле, устроились в грязи под нарами или в проходе. Руки и ноги их были стерты в кровь. Из-за жуткой жары бедняги сбросили с себя влажную одежду, заменившую им матрас. Тяжело, со свистом, вздымалась и опускалась их грудь с резко выступавшими ребрами и иссиня-бледной кожей. Сморенные длительным переходом, одурманенные испарениями, они за редким исключением забылись тяжелым сном, так похожим на беспамятство. Тяжелое дыхание и стоны сливались воедино в зловещем агонизирующем концерте.

Свинцового цвета лица с запавшими глазами, ввалившимися щеками. Огромное скопление тощих как скелеты тел с кровоточащими ранами и железными оковами, от которых, пребывая в кошмарном сне, пытаются инстинктивно освободиться несчастные…

– Где мы?.. Кто вы? – забыв, что он в России, спросил Жак по-французски, увидев склоненное над ним симпатичное лицо старосты, смотревшего на арестанта с грустью во взоре. – Я хочу выйти! Как не поймете вы, что я умираю! Помогите кто-нибудь!

В ответ – лишь кандальный звон и жалобные стенания.

– Тише, браток, тише! – так же по-французски проговорил ласково староста. – Пожалейте тех, кого мучает боль! Пожалейте и тех тоже, что просто спят!

Жюльен – более крепкий и не столь впечатлительный, как Жак, – сумел овладеть собой и, стараясь не обращать внимания на зловоние, обратился к старику, чье аскетичное лицо выражало глубокое сострадание, с тем же вопросом, что и Жак:

– Кто вы?

– Такой же ссыльный, как и вы, дорогие мои ребятки. Впрочем, хуже, чем ссыльный: я – каторжник…

– Мы ведь с другом не русские, а французы, – произнес Жюльен, пытаясь унять дрожь в голосе. – И вдруг нас арестовывают без всяких на то оснований. Мы не знаем ни ваших порядков, ни ваших законов. И не участвовали ни в каком заговоре. Так что оказались попросту жертвами чудовищного недоразумения: офицер, приказавший бросить нас сюда, полагает, будто мы – русские студенты, члены кружка нигилистов.

– Тише! Пожалейте тех, кого мучает боль!