Из Орловской губернии

Тогда Камчатниковъ вынулъ изъ кармана припасенную веревочку, связалъ Зельнину руки, ладонь къ ладони, пальцы къ пальцамъ, и перевязалъ ему пальцы по парно, потомъ надлъ ему на голову шнурокъ, а посл петлю и толкнулъ это съ рундука. Зельнинъ рванулся всей силой, — думалъ веревку перервать. Тогда былъ законъ такой: кто съ вислицы сорвется, тому все прощалось. Но какъ Зельнинъ ни силенъ быхъ, веревки все-таки не оборвалъ; палачъ Камчатниковъ за похвальбу на него сердитъ былъ и веревку припасъ крпкую; такъ и кончился Зельнинъ.

Убійство матери, съ единственною цлію видть ребенка во чрев, приписываютъ многимъ; подобное преступленіе должно быть было сдлано давно и такъ поразило всхъ, что его приписываютъ многимъ злодямъ-разбойникамъ.

Орелъ, 4-ю апрля.

Лтъ около ста тому назадъ, жилъ купецъ Никита Ивановичъ Давыдовъ; на дочери этого Давыдова былъ женатъ Медвдевъ, а у Медвдева въ дом жилъ самъ воевода; стало быть Давыдовъ былъ въ сил. Нанялъ онъ у купца Олябьева харчевню, въ которой самъ Олябьевъ калачи пекъ.

Приходитъ Давыдовъ рано по утру въ харчевню; Олябьевъ подрзалъ калачи ножомъ, хотлъ въ печь сажать; Давыдовъ сталъ Олябьева гнать изъ харчевни.

— Дай, говоритъ Олябьевъ:- калачи спеку, тогда сей же часъ и выйду изъ харчевни.

— Ступай, кричитъ Давыдовъ: — ступай сейчасъ!

Давыдовъ сильно на воеводу надялся.

Слово за слово, дошло дло до драки; у Олябьева на бду былъ ножикъ, которымъ онъ калачи подрзалъ, и пырнулъ онъ тмъ ножомъ Давыдова въ животъ.

Давыдовъ бросился изъ харчевни въ тайную канцелярію къ воевод; только добжалъ до половины дороги — упалъ; изъ окна увидала лекарка, схватила иголку и зашила Давыдову животъ; тотъ сперва пошелъ все-таки въ тайную канцелярію, показалъ воевод раны и тогда уже отправился домой пшкомъ, а къ вечеру умеръ.

Олябьева взяли подъ караулъ.

Бургомистромъ тогда былъ Степанъ Степановичъ Кузнецовъ; человкъ онъ былъ великій; любилъ честь, чтобы вс его боялись и кланялись; когда что говоритъ, чтобы вс его слушали. Въ несчастію Олябьева, Кузнецовъ дослуживалъ срокъ, и на слдующихъ выборахъ онъ зналъ, что его не выберутъ. Народъ сталъ Кузнецову смяться: «вотъ ты бургомистръ, а Олябьева дла не могъ кончить, да и не кончишь. Не твоего ума это дло!…» и эти слова показались Кузнецову за великую обиду. Не долго думалъ онъ, приказалъ привести на площадь Олябьева, кликнулъ палача Ивана, онъ же Голованъ-Волокитинъ-Кореневъ, и сталъ Олябьевымъ разыскивать. Пытки тогда были разныя: какого обливали на мороз холодною водою, иныхъ скли и перекресткахъ плетьми, инымъ крячили головы, инымъ хомутъ надвали; и какъ добьются правды, тогда станутъ по вин наказывать: кнутомъ бить, да ноздри рвать, а то и совсмъ повсятъ… сталъ Кореневъ разыскивать Олябьевымъ: надли на него хомутъ; Олябьевъ закричалъ благимъ матомъ… разнеслось по улицамъ: «Кузнецовъ разыскиваетъ Олябьевымъ.» Одни побжали смотрть на казнь, другіе бросились къ Степану Окулову. Степанъ Окуловъ по всему Орлу за перваго силача слылъ, да и работники у него были подобраны молодецъ въ молодцу — ребята удалые… Прибжалъ народъ къ Окулову, кричитъ:

— Кузнецовъ на площади Олябьевымъ разыскиваетъ! Олябьевъ кричитъ не своимъ голосомъ, жалостнымъ голосомъ!

Какъ Окуловъ вскочитъ, крикнетъ своихъ работниковъ, сейчасъ прибжало человкъ 18 работниковъ, ухватили дубье, рогачи да на площадь — Олябьева отбивать. Окулову очень жалко стало Олябьева: у Окулова сердце было очень жалостивое. А тмъ временемъ прибжали на площадь къ Кузнецову сосди Окулова.

— Убгай куда, кричатъ ему:- бжитъ вонъ самъ Степанъ Окуловъ съ товарищами!

Бургомистръ Кузнецовъ зналъ ухватку Степана Окулова, узналъ, что тутъ придется многимъ пить смертную чашу, не сталъ дожидаться Окулова, и побжалъ чрезъ рку Оку въ бродъ, а на ту пору былъ поводокъ; прібжалъ онъ на дворъ къ Ивану Пастухову, да такъ и спрятался… Увидлъ народъ, что бургомистръ убжалъ и народъ разсыпался во вс стороны. Палачъ Кореневъ видитъ — дло плохо! Самъ бжитъ… на площади остался одинъ Олябьевъ въ хомут, безъ всякаго движенія: какъ хомутъ ему надли, такъ руки и вывихнулись — лопатки назадъ, такъ до смерти и ходилъ…

— Гд бургомистръ? крикнулъ Окуловъ Степанъ, прибжавъ съ своими товарищами на площадь.

Только никто ему не отвтилъ: на площади народу не было, а Олябьевъ только стоналъ, а отвчать не могъ.

— Отыскать Кузнецова!

Товарищи Окулова бросились за Кузнецовымъ, отыскивая по всему городу, но отыскать не могли, а привели только одного палача Коренева.

— Гд бургомистръ? спросилъ его Окуловъ, весь дрожа отъ ярости, замахиваясь на него дубовымъ рогачомъ.

— Не знаю, едва проговорилъ палачъ отъ страху.

Онъ думалъ, что тутъ его смертный часъ насталъ.

— Снять съ Олябьева хомутъ, сказалъ Окуловъ своимъ товарищамъ: — надо высвободить его.

Какъ ни старались товарищи, какъ ни хлопоталъ самъ Окуловъ, все-тали хомута снять не могъ: станутъ снимать, Олябьевъ закричитъ, у тхъ и руки опустятся.

— Снимай ты! приказалъ тогда Степанъ Кореневу-палачу.

Палачъ сейчасъ же снялъ хомутъ, тогда Олябьевъ поклонился Окулову и всмъ это товарищамъ.