Из Орловской губернии

И въ самомъ дд выходило хорошо и судьямъ и Сирот; онъ указывалъ на богатыхъ мужиковъ, какъ на своихъ сообщниковъ, тхъ привозили въ судъ, брали съ нихъ все, что могли, потомъ сводили на очныя ставки съ Сиротой; на очныхъ ставкахъ Сирота отпирался, что онъ того человка знать не знаетъ и вдать не вдаетъ. Наконецъ онъ былъ окончательно пойманъ и, кажется, сосланъ въ Сибирь. Разбойничалъ онъ очень недавно: лтъ тридцать тому назадъ, проживалъ около Липовицы лтъ двнадцать, и несмотря на то, что онъ почти ни отъ кого не скрывался, его никто не ршался поймать: вс знали, что изъ суда Сироту выпустятъ, а Сирота посл краснаго птуха подпуститъ. Про пожаръ и вспоминать страшно; пожаръ, по поговорк, хуже всякаго вора: воръ хоть стны оставитъ, а пожаръ и стнъ не оставитъ.

Сирота сложилъ псню, которую и теперь можете услыхать въ Орловской губерніи. Вотъ эта псня:

Сирота-ли, Сирота,
Ты сиротушка!
Сиротецъ, удалецъ
Горе — вдовкинъ сынъ.
Да ты спой, Сирота,
Съ горя псенку!
— «Хорошо псни пть,
Да побдавши;
Я и я ли молодецъ
Легъ не ужиналъ,
По утру рано всталъ,
Да не завтракалъ;
Да плохой былъ обдъ,
Коли хлба нтъ!
Нтъ ни хлба, нтъ ни соли,
Нтъ ни кислыхъ щей.
Я пойду ли, молодецъ,
Съ горя въ темный лсъ,
Я срублю-ли, молодецъ,
Я иголочку!
Я иголочку, я дубовую,
Да я ниточку
Я вязовую!
Хорошо иглой шить
Подъ дорогой жить:
Ужь и разъ-то я стебнулъ
Да я сто рублей,
А другой-то разъ стебнулъ
Да я тысячу.
А какъ третій разъ стебнулъ —
Казны смты нтъ!»
Сирота ты, Сирота!
Ты Сиротушка,
Гд твоя казна?
Во сыромъ бору
Подъ сосною;
Подъ сосною
Подъ зеленою!

Про Зельнина разсказываютъ, что онъ разъ зарзалъ женщину въ лсу ни за грошъ.

Шла черезъ лсъ беременная баба, на встрчу той баб Зельнинъ разбойникъ.

— Здравствуй, баба! говоритъ Зельнинъ.

— Здравствуй, батюшка.

— Узнала ты, баба, меня?

— Нтъ, кормилецъ, не призвала.

— Я Зельнинъ!

Баба такъ и обмерла, да въ ноги.

— Батюшка! у меня ничего нтъ; возьми одежку, какая есть; отпусти, пожалуйста; не меня одну пустишь, — пустишь еще душу; душу, что у меня въ утроб: я беременна.

— Давно я искалъ беременной бабы.

— Да на что жь теб, родимый, беременная баба? говоритъ, перепугавшись, та баба.

— А посмотрть, какъ младенецъ въ утроб своей матери сидитъ, какъ онъ такъ находится.,

— Батюшка! кормилецъ!…

— Да что толковать!

Хватилъ Зельнинъ бабу въ брюхо, пропоролъ животъ баб, да и сталъ смотрть, какъ лежитъ младенецъ въ утроб своей матери, а на бду его, халъ обозъ, — ну, и застали молодца на дл; скрутили руки назадъ, да и въ острогъ!…

Приходилъ народъ въ острогъ, спрашивалъ у Зельнина: «какъ младенецъ во чрев своей матери сидитъ? Какъ онъ такъ находится?»

— Вотъ такъ! скажетъ Зельнинъ, и скорчится: показываетъ, какъ младенецъ сидитъ; скорчится, засмется — и пойдутъ его корчи ломать, ломать самого Зельнина; и до самой смерти сидлъ Зельнинъ въ острог, какъ помшанный. А и смерть его была не легкая: судъ присудилъ Зельнина повсить.

Когда сказали Зельнину, что судъ присудилъ, то онъ только засмялся, какъ будто это дло несбыточное.

— Ну, это еще посмотримъ, говоритъ Зелнинъ: — кто кого повситъ: или меня, Зельнина, палачъ Камчатниковъ, или я, Зельнинъ, того палача Камчатникова!

Въ то время палачомъ въ Орл былъ орловскій мщанинъ Камчатниковъ. Услыхалъ Камчатниковъ про похвальбу Зельнина.

— Ну, говоритъ, посмотримъ! Богъ не выдастъ, говоритъ пословица, свинья не състъ!

А зналъ Камчатниковъ, что Зельнину трехъ здоровыхъ мужиковъ на одну руку было мало… Зельнинъ силачемъ во всему городу слылъ.

Пришло время Зельнину расплачиваться за свои тяжкіе грхи; сперва повели его въ церковь, исповдали, причастили святыхъ таинъ; посл дали въ руки толстую желтаго воску свчу и повели на вислицу его за большимъ карауломъ; какъ ни хвастался Зельнинъ своей силой, а пришло дло къ расправ, задрожалъ… пока дошелъ изъ церкви до вислицы, — вс руки воскомъ закапалъ. Пришли въ вислиц, взвели его на рундукъ, который былъ поставленъ спереди вислицы… а народу собралось весь городъ: самъ воевода пріхалъ смотрть, какъ палачъ Камчатниковъ будетъ съ Зельнинымъ поступать.

Когда взвели Зельнина на рундукъ, Камчатниковъ, же трогая еще Зельнина, закричалъ громкимъ голосомъ:

— Господинъ воевода! прикажи мн надъ нимъ свою волю взять!

— Когда онъ теб даденъ въ руки, отвчалъ воевода:- то воля твоя съ нимъ, какъ хочешь!