Из Новгородской губернии

— «Да вдь иконы-то берутъ въ другихъ мстахъ не по нашему: Иверскую, какъ вы къ примру взяли, Иверскую везутъ въ карет, съ честію: благочиніе соблюдено; а нашу Матушку подъ полу, да и пошелъ! Крадучись — вотъ что не хорошо! А какъ, видя большую заступу отъ иконы, не пустить ее въ домъ? Несовершенное дло!»

Еще Барсуковъ разсказывалъ мн, что онъ видлъ камень, найденный при нивеллировк улицы, съ надписью: «здсь лежитъ Микола попъ…..» дальше онъ не помнитъ.

По указанію Барсукова, я здилъ къ Ж*, за рчку Тьмагу, но ничего не нашелъ. Впрочемъ Барсуковъ мн общалъ поискать и, буде найдетъ что, меня увдомить. Возвратившись отъ Ж*, я понесъ въ лавку къ Барсукову статью М. П. Погодина, и «Путь Севастопольцевъ», Кокорева, за что былъ приглашенъ Барсуковымъ въ трактиръ чайку попить. Къ намъ подслъ еще одинъ господинъ въ чуйк, его товарищъ.

Мой новый собесдникъ сталъ разсказывать о раскольникахъ. Догматовъ ихъ онъ не зналъ, зналъ только одно, что они безпоповые, да еще, что они всмъ мірщатъ [2]. Такъ мужъ женой мірщитъ, жена мужемъ. — «Ужъ на что мальчишки, и т туда же! Разъ я здилъ за Тверцу. Та сторона за Тверцей такъ и называется Азія. Азіаты настоящіе, вс безпоповые. Стоитъ, этакъ, чашечка; я и возьми ее, водицы хотлъ испить; какъ закричитъ мальчишка, этакъ лтъ семи, а то шести, какъ закричитъ: „чашку мою мірщитъ, чашку мірщитъ“! Отецъ молчить. Я ему: „Ну и жена чашку мірщитъ?“ — „И жена чашку мірщитъ“. — „Ну, а спать вмст, это немірщитъ?“ — „Это нужда, стало не мірщитъ“ — Поди съ ними! А то вотъ было дло: были два брата — одинъ былъ головой, а другой былъ празднинскій [3], голова-то былъ православный, а празднинскій безпоповый; жили они врозь, т. е. въ отдл. Голова-то и прізжаетъ къ брату, къ безпоповому-то, на праздникъ. У нихъ былъ престольный праздникъ; надо садиться обдать; безпоповый и говоритъ:

„Вы погодите садиться…“ А кром головы еще были православные: — „Мы пообдаемъ сначала, а вы посл. Намъ съ вами мірщитъ“. Голова ничего. „Обдайте, говоритъ, мы хоть и посл“. Отобдали они; ну, осталось у нихъ въ чашк сколько тамъ щей, каши что-ли; только они, несполоснувши чашки, подлей туда еще, да и поставь на столъ. Какъ схватитъ голова чашку, да въ лицо брату:- „Вамъ отъ насъ мірщитъ, а намъ отъ васъ, думаешь, не мірщитъ? и намъ мірщитъ!“ Какъ пошла драка, весь праздникъ дуромъ свернули, посл въ судъ: ужъ судили-судили, а чмъ поршили — этого я не знаю наврно.»

Поутру ходилъ къ обдн, къ Знаменью; церковь не очень старинная и небольшая. Ее испортили пристройкой; къ совершенно круглой церкви придлали корридоръ, и какъ внизу нельзя было сдлать въ этомъ узкомъ корридор ни одного придла, то придумали устроить хоры, а на хорахъ два придла. Изъ церкви вмст со мной пошелъ одинъ здшній купецъ (онъ мн не сказалъ своей фамиліи). Мы съ нимъ разговорились, и онъ мн плакался на княгиню Б.

«Я, говорилъ онъ, торговалъ желзнымъ товаромъ; и по Твери былъ однимъ изъ сильныхъ людей, торговцевъ. Дла велъ съ княгинею большія, да еще и не съ ней, а съ ея батюшкомъ покойникомъ все время вели дла….. Толькотъ приходитъ время платить ей, а тутъ мой должникъ обанкрутился; да не то-что въ правду, а такъ, притаился. Я къ княгин: „Потерпи матушка хоть недльку, еще съ батюшкой торговали“, — а со мной она торговала лтъ сорокъ. Мн теперь лтъ семьдесятъ, да и въ ту пору было лтъ шестьдесятъ. — Съ батюшкой торговались, говоритъ моя княгиня, батюшка деньги и бралъ; а я съ тобой торговалась, мн ты и платишь; пересталъ платить — въ острогъ! — Куда теб! все продали съ аукціона: было товару на пять сотъ тысячь — продали на двсти. Съ аукціона продавали — еле-еле съ процентами расплатился, а продавай-ка самъ — не ходиль бы по міру!»

2-го Декабря, Чудовская станція.

Вчера вечеромъ выхалъ изъ Твери и ничего не могу сказать про нее; кажется она сильно сбивается на такъ много любимый мною славный городъ Харьковъ. Да и сами жители говорятъ про свои родные города одно и тоже; въ Харьков я слышалъ поговорку: Харьковъ городокъ — Петербурга уголокъ. Въ Твери то же говорятъ, что «Тверь — Петербургская сторона»! «По плану перестроена» [4], вотъ единственная похвала Твери, которую мн удалось слышать отъ Тверитянина. Про Тверь старую, про Тверь богатую, какъ она осталась въ псняхъ (и то не Тверскихъ), и помину нтъ; кой-гд промелькнетъ старое названіе улицы, церкви, но все-таки главная улица въ Твери — Милліонная. Въ два дни, которые я пробылъ въ ней, мн не удалось видть ни одного тверскаго женскаго наряда: вс въ нмецкихъ платьяхъ.

Не Тверь старую, не ту Тверь, которая послдняя стояла за удлы, а часть Петербурга, по-петербургски благоденствующую, я видлъ въ Твери. Это не то, что Ярославль. Когда мн привелось лтъ 12–13 назадъ быть въ Ярославл, я сказалъ одному ярославскому посадскому, что Москва лучше Ярославля: посмотрли бъ вы, какъ горячо вступился онъ за батюшку-Ярославль-городъ! Когда я напомнилъ ему про святыни московскія, онъ сказалъ:- «Да, это правда! Да Москва-то на крови стоитъ, а на Ярославл ни капли крови человческой нтъ!»