– Мы из прокуратуры, – Максим показал удостоверение. – Здесь проживает Роман Осеев? Вы кем ему приходитесь?
– Мать я, – взволнованно ответила женщина. – А что случилось?
– Нам с ним срочно надо поговорить, – резко сказал прокурор. – Он дома?
– Да… Проходите… Но он еще спит… – женщина прошла в глубину коридора. – Проходите, – еще раз повторила она.
Деревянный дом на четыре семьи уже давно не ремонтировался. Зато у всех был свой отдельный вход. Женщина аккуратно постучала в закрытую дверь комнаты.
– Рома, вставай, к тебе пришли.
Андрей Алексеевич бесцеремонно отодвинул женщину и попробовал подергать ручку. Дверь была заперта изнутри.
– Открывай быстрее! – прокричал прокурор и несколько раз грубо стукнул кулаком по двери.
Потом приложил ухо к двери и махнул рукой Максиму, показывая, что надо проследить, чтобы никто не выпрыгнул в окно. Но Максим даже не успел выйти на улицу: дверь открылась и из‑за нее показалась взлохмаченная голова музыканта. Андрей Алексеевич распахнул дверь, затолкнул Романа обратно в комнату и зашел за ним.
– Быстро рассказывай, где вчера был! – еле сдерживаясь, прокричал прокурор.
Музыкант не спеша сел на кровать, закурил и мотнул головой в сторону Максима.
– Вот с ним в котельной. А почему вы спрашиваете?
– После! После этого! – рявкнул Андрей и подскочил к кровати.
– Что вы кричите на моего сына? – вступилась мать. – Что вам вообще от него надо?
– Вчера кто-то похитил его дочь, – объяснил Максим, повернувшись к женщине. – Лена ночью пропала, – добавил он, обращаясь к Роману.
– Так ты же вчера с ней вместе ушел… – ответил он. Потом посмотрел на прокурора. – Вы ее отец? Никогда бы не подумал, – музыкант криво усмехнулся и добавил: – Ничего общего.
Тут прокурор не выдержал и с размаху залепил молодому человеку сильную пощечину.
– Это ты, скотина, мою дочь обрюхатил? – закричал он и схватил упавшего назад на кровать Романа за горло.
Через мгновение Максим оттаскивал его за руку, а мать за волосы.
– Я тебе глаза твои поросячьи вырву! – кричала она, защищая сына.
На крики прибежал из машины Семен Семенович, и они вдвоем утащили разъяренного прокурора на улицу.
– Ты что делаешь? – пытался успокоить его Максим. – Так мы ничего не добьемся… Да еще при матери.
Андрей Алексеевич зло пнул лежавшую на тропинке консервную банку, повернулся к Максиму и прокричал, взмахивая руками:
– Она – мать, а я – отец! Ее оболтус здесь на кровати в безопасности, а моя дочь неизвестно где!
– Я понимаю, Андрей. Посиди в машине. Я все сделаю. Так будет лучше.
Прокурор остановился. Посмотрел в глаза Максиму долгим оценивающим взглядом. Вздохнул.
– Дорогой мой, действуй. Но времени нет совсем.
Максим вернулся в комнату. Роман все еще сидел на кровати, а рядом, согнувшись, держа его за плечи, стояла мать и утешала сына.
– Извините, что так все получилось. Это он из‑за дочери, – Максим вытащил из‑за стола единственный стул и сел. – Но есть еще кое‑что. Есть свидетели, которые утверждают, что ты был у Розы Швец в ночь ее смерти.
Роман будто ждал этого вопроса. Он отодвинул руки матери и неожиданно признался:
– Это я ее убил.
Мать отступила от него назад и безвольно опустила руки.
– Сынок, – обреченно произнесла она, – как же так?
Роман молча сидел, глядя в пол.
– Да ты же мухи никогда не обидел, – продолжала мать. – Почему ты на себя наговариваешь?
– Расскажи, как это произошло, – попросил Максим.
– Да как‑как… Не помню я, как! – выкрикнул Роман и неожиданно заплакал.
Мать подошла к сыну и села рядом, глядя перед собой. Она уже не утешала его, а пыталась осмыслить услышанное.
– Рома‑Рома! – быстро и громко произнес Максим. – Не время сейчас плакать. Что значит «не помнишь»? Рассказывай, что помнишь, – он встал со стула, подошел к музыканту и сильно потряс его за плечо. – Вспоминай! Это сейчас очень важно. Что произошло той ночью?
– Да пьяный я был, – поднял на него мокрые глаза Роман, – ничего не помню.
– Не может быть, чтобы совсем ничего. Почему же ты решил, что ты ее убил?
Роман встал с кровати, повернулся к столу, взял сигареты и, с трудом попав спичкой по коробку, закурил.
– Я к ней после кабака пришел. Уже почти час ночи был. Она сама в ресторан мне звонила, звала. Ну а у нас там играть всухую не принято. Выпили, одним словом. Ну, это не важно… В общем, она меня в постель тащит, – Роман посмотрел на мать, решая продолжать при ней или нет, – а мне ничего не хочется. Тогда она журнальчики достала… Ну, эти… с голыми девушками… – ему было стыдно говорить при матери, – вы же понимаете? И сказала, что нам нужно так поиграть, как там на картинках, чтобы у меня интерес появился… Короче, привязал я ее к ножкам кровати, а дальше не помню. Проснулся, а она рядом мертвая… На шее шарфик шелковый…