Из ниоткуда в никуда

– Почему ты не здесь?

Я сразу понял, что это игра – гляделки, в которой проигрывает тот, кто первый моргнет. Однако удерживать себя в сознании в темноте оказалось непросто: перед глазами тьма стала сгущаться, и я потерял ощущение земли под ногами.

«Проснись».

Когда сознание вернулось, многоножки уже нигде не было. Поискав глазами, я понял, что все тщетно. Вдруг медленно, точно расплавленный тягучий гудрон, неприятные ощущения начали медленно стекаться к груди. Попытавшись поднять руки, я обнаружил, что тело совсем не слушается. Захотелось закричать: открыл рот, но голос не прозвучал.

«Проснись, проснись, проснись…».

* * *

На стене висят часы без кукушки.

– Почему?..

– Что «почему»?

Бабушка листает книгу при приглушенном свете. Я лежу на кровати и разглядываю узор на обоях. Захотелось зевнуть, но осекся. Вспомнил наказ бабушки: «Нельзя широко зевать!». Но почему нельзя, она мне не объяснила. Причину я додумал сам: потому что душа через рот может выйти. Нелепо, однако очень похоже на правду.

– Почему мир делится на живой и неживой? – спрашиваю я.

Она замолчала, погрузившись в серьезную задумчивость.

* * *

Тугоплавкий проводник, помещенный в заполненный инертным газом сосуд, накален до двухсот семидесяти градусов по Цельсию. Этого достаточно, чтобы выжигать на сетчатке синевато-красные узоры. Скача пружинообразно и сплетаясь в танце, они точно бы умоляют запечатлеть их на память.

Сквозь эти блики проступают силуэты.

– Почему мы должны искать тебя по всему дому?

– Почему ты прячешься?

– Неужели ты не хочешь задуть свечи и загадать желание?

– Это же твой праздник!

Некто хватает меня за предплечье и начинает тащить. Я упираюсь ногами в порог.

– Да что с тобой не так?

– Может, ты не хочешь, чтобы тебе пели «каравай»?

Я перестаю сопротивляться. Меня отпускают, но окружают со всех сторон.

– Не хочу, – отвечаю я.

– Но ведь без этого нельзя считать день рождения полноценным!

– Отстаньте от меня. Я не хочу.

– Хватит капризничать.

– Почему я должен выбирать кого-то одного?

Зрение возвращается. Я практически могу распознать лица, но тут же отключаюсь.

* * *

Руки из взрослых вновь превратились в детские. Впереди какой-то парк, справа идет отец. О, я помню этот день: он был обыкновенный. Тогда не произошло ничего знаменательного.

– Пап, а почему медведи зимой спят? – помню спросил я тогда.

– Им слишком скучно зимой. Они впадают в спячку, чтобы скорее пришла весна, – моментально ответил он мне. Отец всегда предпочитал долго не думать над моими вопросами.

– А когда спящие медведи кушают?

– А тебе кушать хочется, когда спишь?

– Кажется, нет.

– Вот и им не хочется.

– А почему небесные медведи не похожи на лесных?

– Небесные?

– Ну, да. Их совсем немного. Только большая и малая медведица.

– Это же созвездия.

– А почему их не назвали, как созвездия? Они же совсем не похожи на медведей.

– Предположим, я назову тебя как-нибудь по-другому. Тогда ты перестанешь быть собой?

– Кажется, нет.

– А если я звезды назову как попало, они перестанут быть звездами?

– Не знаю. Скорее нет.

– Ответил на твой вопрос?

– Пап?

– Да?

– А ты умрешь?

Он замолчал, погрузившись в серьезную задумчивость.

* * *

Сложно представить песню, которая делала бы людей несчастным. Нет, речь идет не о грустных песнях (грусть – вполне естественное для человека состояние). А о тех, которые заставляют страдать. Все дело в ассоциациях. Сама песня или музыка может и не несет в себе негативные эмоции, однако воспоминания, которые она вызывает, вполне способны вгонять человека в дискомфортное состояние. Такой песней для меня был проклятый «каравай».

Круг сужается, расширяется.

– …кого любишь – выбирай!

Момент настал. В комнате воцарилась тишина. Все застыли, как манекены в мертвых позах за витриной. Я обвел глазами каждого. Правильного выбора не было. Каждый требовал жертв и сулил неприятные последствия.

– Я люблю, конечно, всех…

И вот самый унизительный момент.

– …но себя больше всех.

Аплодисменты. Бабушка выносит большой торт с семью свечками. Я набираю полные легкие воздуха. Слишком рано. Во всей этой суматохе я забываю, что желал больше всего на свете, и загадываю первое, что приходит на сердце.

«Пусть все, кого я люблю, будут живы и здоровы».

Дую изо всех сил. Буквально на мгновенье комната погружается во мрак, но тут же освещается тусклым светом. Из семи свечей одна загорается снова.

– Что, воздуха под носом не хватило?

– Давай еще раз!

Я совершаю вторую попытку. Фитиль издает жалобные потрескивания и пускает черный дымок. Кажется, все самое худшее позади.

* * *

Поздним вечером того же дня я вышел из своей комнаты пожелать родителям спокойной ночи. Я уж было хотел постучать и войти, как вдруг уловил среди прочих звуков свое имя. Идти дальше отказывались ноги.

– … никогда не выбирает меня.

– В следующем году выберет, вот увидишь.

– Следующего раза может не быть.

– Прекрати.

– Прости.

– Зачем поднимать эту тему перед командировкой?..

– Прости, не подумал.

– Может… не поздно еще отказаться?

– В последний раз съезжу и уйду в отставку, обещаю.

– А какой в этот смысл?

– Есть незавершенные дела. А как вернусь, мы сразу переедем отсюда.

– Куда хотели?