Из мрака

— В вас я был уверен. Тем более риск ваш доведён до минимума. В моём распоряжении вся наличность талукдира Абхадар-Синга. Старик без памяти от тех миллионов, что нажил благодаря мне на разведках в Непале. Сейчас у меня carte blanche на семь миллионов. Я ему и телеграфировать не стану.

Англичанин быстро опустил веки, вздрогнул чуть заметно щекой, спросил медленно, будто припоминая:

— Абхадар-Синг? Скажите… это тот самый, что женился в Европе?

— Говорят, — весело отмахнулся председатель, — это, дорогой мой, совсем другая область. Что ж, что женился? Старик деньгам цену знает. Эти туземные помещики с ног до головы женщин бриллиантами осыпят, благо отцы-деды награбили, а насчёт капитала слабо. Крепкий старик, отъелся рисом на своих болотах.

— Так что со стороны внезапного требования наличности вы гарантированы?

— Безусловно! Для старика моё слово — закон. Наконец, если бы, паче чаяния, и преставился бы старикашка, наследникам нет никакого смысла прижимать меня. В их же интересах поддержать предприятие.

— Не лучше ли было бы всё-таки обеспечить себя и с этой стороны?

— Саммерс! Я не узнаю вас. Да ведь если я сообщу Абхадар-Сингу хоть одну фразу, завтра её будут повторять в Бенаресе, в Калькутте, чёрт знает где.

Офицер рассмеялся.

— Вы непобедимы! Не мне, с моими способностями, предупреждать вас. Позвольте ещё раз выразить моё уважение и преклонение пред вашим талантом.

Предприниматели обменялись горячим рукопожатием. Председатель стукнул в тарелку там-тама, приказал принести чистые бланки.

— Уф! Слава Богу! — кинул он, зашифровывая депешу. — Гора с плеч. С пятичасовым мчусь в Аллагабад. Э, чёрт! Не забыть бы телеграфировать, чтобы оставили прямое сообщение на юг. Вы когда намерены покинуть столицу?

Англичанин пожевал бритыми сухими губами.

— Сегодня я приглашён к сестре, у неё лекция по теософии. Скука отчаянная, но делать нечего. Необходимо кое с кем повидаться. Я думаю, завтра обратно: ведь я в командировке.

— Стало быть, вы попадёте в Бенарес раньше меня? Вот что, дорогой, вы не откажетесь передать моей дикарке.

На бритое лицо офицера словно кто-то надел мёртвую маску. Жёстко опустились углы тонких губ, веки прикрыли холодные глаза, мускул нервно забился на щеке. С усилием сказал совершенно другим голосом:

— Дорогой сэр, вы знаете, как я уважаю вашу дочь. Вы знаете, что мои чувства не ограничиваются одним уважением… Словом, вы поймёте, как тяжело для меня ваше поручение.

— Саммерс, Саммерс! — председатель укоризненно покачал головой, позвенел льдом в стакане. — И вам не стыдно? Мужчина, недюжинный коммерческий талант… И вы принимаете к сердцу каприз девчонки, только что соскочившей со школьной скамьи.

— Виноват, сэр, дело идёт не о капризе.

— О чём же? Вы убеждены, что Дина увлечена этим мальчуганом серьёзно? Эх вы! Неужели же вы не можете понять? Девочка едет в Индию; в первый раз в жизни в океане. Крушение. Мальчуган делает красивый жест, остаётся на тонущем судне телеграфистом. Вы ведь слыхали эту историю? Потом встреча здесь, в Индии. Мальчуган — авиатор. В довершение всего оказывается политическим эмигрантом. Надо, дорогой сэр, родиться в России, чтобы понять всё обаяние этого слова. Разве здесь может быть речь о серьёзном чувстве?

Ревнивый огонёк вспыхнул в серых глазах англичанина.

— Они переписываются, — возразил он глухо.

— Эка важность! А вы подумали о том, что они ровесники? Двадцатипятилетний молокосос — муж Дины? Да она на голову выше его и в смысле ума и такта… Ну, ладно, ладно. Оставим. Я не подозревал, что вы это так остро переживаете. Не хотите — не надо. Стало быть, до моего возвращения?

Англичанин проводил худощавую нервную фигуру председателя тем же неподвижным маской-лицом, теми же тусклыми глазами. Молча застыл в шезлонге, забыв про питьё и газеты, которыми обложил его заботливый бой. Не вздрогнул, когда за стеною, над ухом, отрывисто тявкнул звонок и загудели тросы лифта.

И когда на веранду гурьбой повалили из клуба знакомые агенты соединённых компаний, Саммерс не ответил на их поклоны даже кивком.

Злобно нахмурив рыжеватые брови, кусал соломинку. Внезапно выпрямил туловище, стукнул в тамтам, долго молча сверлил взглядом изумлённое лицо боя.

— Сахиб?

— Телефонную книжку!

С сердцем перешвыривал листочки, что-то нашёл, что-то быстро отметил в карнэ. Пошёл с веранды, тяжело громыхая шпорами, снова прошёл мимо притихших агентов, не замечая поклонов.

II

День угасает.

Солнце расплавленным шаром, не меняя оттенка, повисло над горизонтом. И косые лучи превратили воздух в золотую туманную дымку.

На пылающем диске светила пальмы чётко печатают зубчатые перья, чёрными пальцами пятнают его колонны развалин. За каналом, в мусульманском квартале, с минаретов несутся жалобные вопли муэдзинов.

Солнце исчезает за горизонтом. По свинцовой поверхности Джумны ещё ползают золотые ленивые складки.

И сразу темнота пропитывает воздух.

Быстро блекнут краски, густеют тени. Будто кто-то огромный и скользкий в тёмном плаще убегает в переулки, прячется под зонтами бананов и пальм.