Из меди и перьев

– Они не причинят мне вреда, – твердо проговорила Мария-Альберта. – Не я причина их несчастий. Они хотят только поговорить. И мы с Советом.

– С каким Советом, госпожа? – мужчина встал у нее за спиной. – В здании Совета никого кроме вас. А князь Лето первым покинул этот дом и свои комнаты. Сдается мне, он сейчас на пути в Руад. Готовится рассказать королеве о вашем провале.

– Нет никакого провала! – Мария-Альберта рявкнула. – Чернь взбунтовалась, много ли беды. В Линдеме такие волнения чуть ли не ежедневно. Ничего, как-то живут.

Она вздохнула и бессильно опустилась обратно в кресло.

– Значит, я одна в доме Совета? Без слуг, и друзей, и охраны?

– У вас есть я.

Она невесело улыбнулась.

– Не так уж и плохо. Ты хороший воин. Ты ведь не дашь толпе растерзать меня? Поможешь пережить эту ночь?

Морелла смотрел на нее из-под своих черных густых бровей. Она уж и не помнила, как он попал к ней на службу.

– Толпе? – проговорил он. – Толпе не позволю. Как вы могли подумать.

– Вот и славно, – она выдохнула. Шпильки в волосах кололи голову, и она одну за одной вынула их. Каштановые волосы с легкой проседью рассыпались по плечам. Уже поздно, она пьяна, напугана и устала. Не Мореллу же ей стесняться. Да и не в том она возрасте, чтобы следовать каждой букве этикета. Эта ночь будет долгой.

Возле ворот снова раздались крики толпы.

– Знаешь, ведь меня на самом деле никогда не прельщала политика.

– В самом деле? – ему нет никакого дела до ее слов, ни малейшего. Обычная вежливость, холодная и бездушная, но тишина в комнате давила на нее все сильней.

– Да, да. У девушки из знатной семьи лишь одна дорога – выйти замуж и желательно выйти неплохо. А я хотела в ту закрытую школу для девиц в Измаре. Хотела следить за звездами, знать, когда прилетают кометы, разбираться в травах, солях и металлах. Ее основал какой-то барон для дочурки. Берут всего семь учениц. И меня могли взять. Но отец выдал меня за господина Сэрра и сам все решил за меня. Тот был старше меня на двадцать семь лет. А мне было семнадцать. Первый месяц я плакала, грозилась сбежать. А потом читала все отчеты мужа лишь бы ему наперекор не вышивать у окна день-деньской. А через еще двенадцать лет он умер. Главой Совета стал мой придурковатый и расточительный брат. Не так уж сложно было показать, что я стала умнее его. И вот я здесь уже десять с лишним лет. О солях и металлах, пергаментах с знаниями уже не мечтаю. Колода карт всегда тасуется не так, как нам хочется. Но я вижу, я тебя утомила.

Она вновь отпила из бокала.

– Признаться, о себе ты никогда не рассказывал. Когда ты только появился у меня на службе, я думала, ты будешь моложе. Но твой отец давно дряхлый старик, и я понятия не имела, сколько лет его старшему сыну… Раз уж нам коротать ночь, расскажи мне о доме. Он ведь рядом с Долгими топями, что у реки Калей? Твой отец писал мужу еще очень давно, как трудно отражать набеги измарцев у самой границы.

Морелла смотрел на нее черными глазами, а на губах начала появляться улыбка. Она рада была, что разговорила его. Даже подлила немного в бокал – пусть видит, что сегодня она не просто госпожа и хозяйка. Что сегодня она благодарна ему за помощь.

– Мой дом… – начал Морелла. – Я давно не видел его, не видел родни. Знаешь, госпожа, с тех самых пор ведь, как отца не стало.

Мария-Альберта поперхнулась и закашлялась. Удивленно взглянула на слугу, поднесла к тонким губам платок.

– Не понимаю. Что значит не стало отца? Я ведь три недели назад получала от него письмо. Он писал о совете в столице, что будет зимой, что нас там все ждут. Смотри, – она порылась в столе и выложила перед Мореллой письмо его отца. Он не мог же не узнать его руки.

Тот даже не взглянул – ни на почерк, ни на печать. Он все продолжал улыбаться. «Улыбка безумца, – подумалось Марии-Альберте. – Он ведь, кажется, вообще не слышит, что я говорю.»

– Отца не стало, а мать бросилась с горной вершины в самое ущелье. Не взлететь ей было от тяжести на груди.

– Твой отец вдовец уже двадцать лет, – перебила его она. – Морелла, что ты несешь. Ты ведь даже не пил. Прекрати нести околесицу, я приказываю.

– А что еще прикажете мне, моя госпожа? – Морелла, заглянул ей прямо в глаза.

Она уже открыла было рот, чтобы осадить его, но слова замерли во рту. В двери со страшным грохотом ввалился человек. Он был весь в грязи, в копоти, с факелом. С лица его капала кровь из длинного пореза на лбу, а в руке был топор.

– Заждалась? – крикнул он. – Жди, жди больше, пока нас всех здесь на клочки не порвут. Кровопийца!

Он замахнулся и бросил. Топор просвистел мимо ее головы и разбил окно вдребезги. Мария-Альберта закричала. Чужак выхватил из-за пазухи нож, метнулся к ней. Далеко, впрочем, он не дошел. На полпути застыл, смешно раскинул руки. Изо рта потекла тоненькой струйкой кровь. Он с удивлением уставился на кончик сабли, торчавший у него из груди. Затем медленно сполз на пол. Под ним начало расползаться пятно.

Мария-Альберта машинально отодвинула стул, чтобы не запачкать туфли. Ее слуга вытирал саблю грязным платком.