Из Курской губернии

— Изъ купарисова древа крестъ на Христа длали, на купарисовомъ древ иконы святыя пишутъ, оттого купарисово древо и крпче всхъ крпче всхъ, крпче самаго дуба…

— Этого я прежде не слыхалъ…

— Всякому своя причта есть!.. Всякому своя, говорю я теб!.. Всякому былію своя причина.

— Неужто всякому былію?

— Всякому, какъ есть!

Я вспомнилъ давно слышанный мною разсказъ про гречку, и тогда мною незаписанный.

— А гречк какая причина? спросилъ я, думая не повторитъ ли мн хозяинъ разсказа про гречку.

— Гречка… гречк причина крупиничка.

— Какъ крупиничка?

— А такъ крупиничка… отъ крупинички и гречка по нашей земл пошла, все это отъ этой крупинички.

— А давно пошла отъ этой крупинички гречка по нашей земл?

— Да съ самой той крупинички… Жила на Руси двушка ужъ такая раскрасавица, что и сказать нельзя!.. И богобоязный человкъ была эта двушка! Старики еще разсказывали нашимъ старикамъ, а т старики сами слышали отъ своихъ стариковъ, эта-то двушка ни одной службы Божіей не прогуливала; и не чтобы въ праздникъ большой, въ воскресенье что-ли, а такъ кажедень, кажедень къ заутрен, къ обдн, къ вечерн, а есть всеночная, и ко всеночной сходитъ! Сказано, богомольный человкъ была… Жила эта двушка съ своими родителями, съ своимъ отцомъ матерью, всему роду своему, племени только славу клала… Только за ея добродтель, чтоли, захотлъ Богъ ее наказать искусомъ… Знамое дло: Богъ кого любитъ, того и наказуетъ. Захотлъ и эту крупижечку Господи наказать…

— Какую крупижечку?

— А все эту же двушку.

— А она крупижечкой звалась?

— Нтъ, не крупижечкой, это только такъ говорится, отвчалъ разскащикъ.

— Какъ же ее Господь наказалъ?

— А такое Богъ послалъ наказаніе: наслалъ Литву ли поганую, а кто говоритъ татаръ, разно говорятъ… Только Литва-ли, татары ли набжали на Россею, да прямо на то село самое, гд жила эта двка съ своимъ отцомъ; коихъ жителевъ побили, порубили, коихъ показнили, коихъ мечу предали, а красныхъ двушекъ, молодицъ, которыхъ въ полонъ взяли… И вышло такъ: двк достаюсь въ полонъ идти, а родителевъ злоди показнили — головушки отрубили и Христіанскія ихъ тла поганымъ псамъ бросили… Такъ Богъ попустилъ!… Взяла Литва ту двушку въ полонъ и повезла ее въ свою поганую Литву и отдала ее татарину. А у татаръ, извстное дло, женъ сколько хочешь бери; у татаръ жены покупныя, сколько хватитъ денегъ, столько и женъ бери. Такъ татаринъ задумалъ свою полоняночку за себя взять. Полоняночка билась, билась: не хотлось ей за татариномъ быть. Да и какой будетъ мужъ для Христіанской души — поганый, некрещеный татаринъ?.. Только билась двка, отбивалась, а кто ее знаетъ, можетъ и силой на любовь къ татарину пошла? Одни говорятъ, что двка отбилась; другіе болтаютъ, что двка съ татариномъ законъ приняла; только и законъ приняла ни вольной волею, а силомъ… Ну, да какъ бы тамъ ни было, а двка съ блой зари до поздней ночи, а съ поздней ночи до блой зари, двка ревмя реветъ, плачетъ убивается, все тоскуетъ по своему дому… „Батюшки съ матушкой говоритъ и нтъ въ живыхъ…“ (а ее отца и мать на глазахъ у ней злоди загубили). „Батюшки съ матушкой нтъ живыхъ, а все бы хотлось побывать въ своемъ дому, хоть бы однимъ глазкомъ глянуть на могилки родителей!“ Двка плачетъ, молится, святую милостыньку раздаетъ и все объ одномъ Бога проситъ: какъ бы домой побывать. Подастъ святую милостыньку, а сама скажетъ: „Моли обо мн старый человкъ, чтобъ быть мн на своей Рассеюшк!“ И много она Богу молилась, и много она святой милостыни пораздавала… Стоитъ разъ двка на колночкахъ, Богу молится, а подъ окошечкомъ: „Кормилицы наши, родные, сотворите свою святую милостыню!“ Встала двка съ своей праведной молитвы, откроила краюшку хлба. „На, говоритъ, старъ-человхъ, прими мою милостыню, да моли обо мн Бога небеснаго, мать пречистую Богородицу: душа просится побывать въ своемъ дому. Не даетъ Господь живой побывать, хоть бы Богъ привелъ моимъ косточкамъ лежать рядышкомъ съ моими родителями, съ моимъ отцомъ — матерью!“ А нищенькій то былъ святой человкъ. Принялъ святой человкъ милостыню, сказалъ слово — двка Богу душу и отдала, умерла.

— Какое же слово сказалъ святой человкъ? спросилъ я разскащика.

— Какое слово сказалъ человкъ, того не извстно, а только, какъ сказалъ святой человкъ свое слово, двка умерла. Умерла-та двка и похоронили ее не по нашему обряду Христіанскому, а по ихнему обычаю поганому — татарскому. Только силенъ Богъ. Схоронили двушку, на полянку насыпали землицы, а на той землиц и выросла-та двушка праведная.

— Какъ выросла?