Из югославской прозы

Высоко вверху что-то светится: то ли звезда, то ли гнилушка; конечно, оттуда видно — может быть, конец леса или начало неба; в этой же тьме — единственная светлая точка, и каждый толкует ее по-своему.

Лисенку перевязывают ногу, латают; разве ее залатаешь: на ниточке висела, и разное лезет в голову:

…луг — молодая трава — огорожен низким забором; идешь босым — трава целует подошвы; можно и побежать, луг твой; на нем одна-единственная кротовина; кто-то ее сразу разорил, а другой сделал гору; придет зима, следы свои оставляешь и учишься узнавать чужие; придет лето — солнце иной раз траву выжжет, а ты ее поливаешь, спасаешь семя до другой поры; а на заборе знакомые лица: от матери до друзей-приятелей; все здесь, вокруг тебя: и дядька по матери, и дядька по отцу: думаешь, ведь кто-то родился, чтоб дедом стать, а бабка никогда девчонкой не была: все в целости и сохранности, сотня щитов готова оборонить тебя; однако скоро чувствуешь: дед с бабкой где-то далеко, первыми удалились, тенями растаяли на лугу, почти как трава, — другие лица возникают на их местах…

С треском распахнулась в доме дверь, на балконе — крупный человек, простоволосый, почти лысый — у головы держит карбидную лампу; рукава засучены, руки сильные, волосатые, глаза черные. Почти кричит:

Где те, кто его принес?

Здесь мы.

Ногу отрезать придется.

Как отрезать, ты кто такой?

Хирург.

Нельзя без ноги, товарищ врач.

А без головы?

Что за партизан с одной ногой?

Нога раздроблена, инфекция попала; к утру по всему телу разойдется. Хоть бы на два часа раньше принесли.

Мы быстро шли, быстрей нельзя было.

Знаю.

В живых останется?

С ногой нет.

Тогда режь. По-другому нельзя?

Нельзя.

Дверь закрылась; ушла карбидка — свет белый тьму, как ножом, резал.

Дождь напоил землю и лес; замерзшие, скорчившиеся, лежим как мокрые дрова: раскуриваем новые цигарки, и разное лезет в голову:

…война — огромный окоп, из которого выбросили комья мокрой и желтой земли; кругом луга, и на оградах люди из твоего отделения; хирург спрашивал, просил разрешения, а мы вместо отца решили; сколько времени?.. Долго как — нога эта…

Тьма густая, тяжелая; вокруг одно — черное небо; скорчились под деревьями, ладони держим под мышками; тепло лишь во рту; украдкой ощупываем свои ноги, находим жилы, связки; все на своем месте: твердая пятка, суставы, известно, голень — опора при ходьбе.

Что такое?

Молчи.

Долго как!

Тихо, как бы не помешать.

Дождя не чувствуем; смешно: дождь мелкий, зернистый. Дверь скрипнула, человек на балконе; держит что-то черное, большое; понимаем: это нога в сапоге; отрезали выше колена.

Ногу похоронили под домом — на узкой полянке. Во тьме покинули маленькую могилу и вернулись к балкону. Стоим, дождь в лицо хлещет. Это небо нас остужает.

Наконец снова на балконе врач с карбидной лампой, жадно курит, дым валит прямо на нас.

Сделал… Чего молчите, страшно было. При таком свете работал. Знаете, что это значит…

А жизнь, жив он?

Операция удалась. Но кровь, кровь мне нужна…

Мы дадим, бери.

Не могу.

Почему?

Долго объяснять…

Ну как же тогда, доктор…

Сам должен, сам должен справиться; десять процентов надежды. Дверь снова захлопнулась, мы остались в темноте, и разное лезет в голову:

…кто-то потянул веревочку на орудии, другой на миллиметр подкрутил прицел; снаряд разорвался, Лисенок находился в означенном пространстве, вернее, его левая нога…

…видеть нас неприятель не мог; должно быть, просто кому-то захотелось прочистить пушечный ствол, он и выпалил…

…кто-то сказал: вот беда! Мы перевязали ногу, остановили кровь, понесли Лисенка; случайно нашли доктора, дали согласие отрезать ногу; мы верим в десять процентов; в них луг Лисенка…

…кого бить, кого колотить; если б найти ту руку, что за веревочку дернула; чем она пахнет, эта рука, — солдатом…

Тьма выползала из леса. Заря — тарелка мутной жести — замельтешила в деревьях; стужа забиралась в нас и в ветки.

Дверь медленно открылась; скрипела долго, протяжно — деревянное колесо без смазки; словно весь балкон поворачивался; зияет тьмой распахнутая дверь; оттуда выносят Лисенка без ноги.

Мы копаем землю, глядим на разорванные бледно-желтые дубовые жилы, и разное лезет в голову:

…для Лисенка все кончено; сразу, вдруг, вынули пружину из часов — и все; теперь люди уходят так — мы давно к этому привыкли; но Лисенок — весельчак; нелепо закапывать балагура; где барабан, труба и медные тарелки; кто шатер над нашей головой поставит; живые — пакостники: всегда о себе думают…

…Лисенок (Владимир Петрович) рос на войне, как и большинство из нас; на службе военной не бывал, женатым тоже, а девушка — где живут наши девушки?

Похоронили мы Лисенка рядом с его ногою. Залп в небо — наше аминь.

И только тут увидели: малая и большая могила — словно отец и сын лежат рядом. Наш Лисенок в земле нашел свое продолжение.

Вверх и вниз

Мы тронулись с короткой, вечно подстриженной травы, с узкого плато, языком протянувшимся от горных громад: настоящая взлетная полоса для кобчиков.