Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

Когда Шишков стал министром, от него ожидали некоторого облегчения положения литературы. Но с самого начала ожидания обмануты. В 1824 г. академик Герман на заседании Академии Наук делает доклад о статистике убийств и самоубийств в России в 1819-1820-м годах. Доклад опубликован в виде статьи. В целом благоприятные для правительства выводы. Но Шишков возмущен, считает статью «не токмо ни к чему не нужною, но и вредною». Он подробно обосновывает свое мнение, задает вопросы: 1) какая надобность знать о количестве убийств? 2) по каким доказательствам можно утверждать, что число их не преувеличено? 3) к чему такое знание может служить? И отвечает на последний вопрос: «разве что колеблющиеся преступники будут укрепляться в своих злодейских замыслах». По словам Шишкова, такие статьи нужно возвращать авторам, с извещением, чтобы они не трудились над подобными пустыми вещами; «Хорошо извещать о благих делах, а такие как смертоубийство и самоубийство должны погружаться в забвение». Выводы вполне в русле правительственной политики. Любопытно, что знаменитое наводнение 7-го ноября 1824 г. не нашло отражения ни в одной из петербургских газет. Лишь через год эконому Смольного монастыря Аллеру разрешили напечатать о нем брошюру. Власти не любят, когда пишут о неприятных вещах. Тем более, что император считал наводнение карой за свои грехи.

Да и вообще количество запрещаемых тем все более увеличивалось. В 1825 г. Аракчеев сообщил министру просвещения высочайшую волю, чтобы ничего не печаталось о военных поселениях, кроме статей, присланных от его имени. В том же году служащим чиновникам запретили издавать сочинения (статьи), где есть что-либо, касающееся внутренней или внешней политики. Уже в это время, еще до устава 1826 г., запрещено ставить точки вместо запрещенных цензурой мест. Ряд негласных наставлений цензорам. В одном из них запрещалось «помещать уставы, до управления крестьян касающиеся».

Придя к руководству министерством, Шишков ознакомился с проектом подготовленного цензурного устава и остался недоволен им. Этот проект, как уже говорилось, был отнюдь не либеральным, составлен не друзьями просвещения. Но Шишков счел его «далеко недостаточным до желательного в сем случае совершенства». По его указанию и согласно его замечаниям подготовлен новый проект. Он принят уже при Николае, но является отражением последних лет царствования Александра, как бы подводит итог его цензурной политике.

Цензурный устав 1826 г. — главное деяние Шишкова на посту министра просвещения, любимое его детище. Надо отметить, что в дела цензуры Шишков вмешивался не в первый раз. Ему принадлежит идея национальногонародного образования, в чем-то напоминающая концепцию Уварова. Шишков составил проект рескрипта, который не был принят, осуждавший систему просвещения, цензуры. В 1815 г., в связи со спором о цензуре между министерствами просвещения и полиции, Шишков подает в Государственный Совет свое мнение. Он считает нужным увеличить количество цензоров, создать систему руководящих цензурных правил, увеличить влияние цензуры по пропаганде хороших и запрещению плохих книг. Управление цензурой, по мнению Шишкова, должно разделяться на два Комитета: верхний, состоящий из министров просвещения и полиции, обер-прокурора Синода и президента?? должен определять цензурную политику, решать особо важные вопросы, разрабатывать общие инструкции и распоряжения; нижний, состоящий из избранных (т. е. назначаемых — ПР) людей, ученых, добронравных, знающих язык, словесность, должен осуществлять текущую цензурную работу, заниматься цензурной практикой. В свою очередь нижний комитет делится на отделы, по родам рассматриваемых книг. Уже в этом проекте сказывается стремление Шишкова всё мелочно регламентировать, вообще характерное для него… Видна и ориентация на лингвистические проблемы ( знающих язык), на старый слог.В 1823 г. (в атмосфере разгрома университетов) Шишков подает в Комитет министров Записку, в которой рассматривается вопрос о цензуре. Она, по мнению автора, должна быть ни слабой, ни слишком строгой, разумеющей силу языка.