Из дум о былом

Мы выехали поздним вечером. Луна уже всплыла над Урирот-штоком. Мы плыли одни в лодке, рассекая серебристую реку лунности привлек нас Ausflug (вылет), как выражались здесь путе-к Schillerstein* (* камень Шиллера -нем.), остроконечной каменной глыбе, поднимавшейся над озером, с мемориальной надписью в честь певца Вильгельма Телля. От нее было уже недалеко до Рютли.

Мы причалили. Железная цепь загромыхала, раздался плеск воды. Все звуки были так четки! Мы привязали лодки. Но только собрались ступить на землю, как злобный лай больших псов, взявшихся неизвестно откуда, смутил нас. Мы решились вернуться в лодку и ждать. Лай «псов сторожевых» стих. Тогда мы, опасаясь каждого звука, начали красться по лугу, чтобы обмануть их бдительность.

Эта таинственность подогревала нашу романтическую настроенность. Тут и там высились мощные, вольно разросшиеся сосны. Где-то в стороне, словно прозрачная от пятен света и тени, поблескивавшая мелкими кружками стекла в окнах, виднелась шале (хутор). Кругом было все пусто. За лужайкой вздымались крутые скалы, над которыми горели бледные звезды, терявшие в лунном сиянии свою лучистость и радужность. С этих скал в ту памятную ночь 1291 года спускались во главе с Вальтером Фюрстом граждане кантона Унтервальден. В центре лужайки возвышался камень — им, по преданию, было отмечено место, где окруженные гражданами четырех кантонов, подняв руку, их вожди Штауфахер (кантон Швиц), Мельхталь (кантон Унтервальден) и Вальтер Фюрст (кантон Ури) принесли свою клятву бороться против тирании за свободу Швейцарии. В знак поддержки им во всех поселках и одиноких шале (хуторах), на всех окрестных горах запылали костры.

На камне было высечено:

Hier standen die Vater zusammen
Fur Freicheit und heimisches Gute.
(Здесь стали на борьбу наши предки
За свободу и общественное благо**.)

**Точнее: благо отечества (прим. публ.)

Я не мог не вспомнить, стоя под этими скалами, в тени ночной этих сосен, перед этим камнем, что Герцен назвал место своей клятвы с Огаревым - Воробьевы горы - своими ребяческими Рютли. Было тихо. Собаки этот раз нe были встревожены нами. Где-то вспорхнула птица и едва слышно поплыла между соснами — это была птица ночи.

Так же тихо, стараясь держаться в тени, мы прокрались к берегу и сели в лодку. Снова загромыхали цепи — и снова выскочили псы. Но мы уже, всплеснув веслами, направились к Бруннену. Над городом поднимались две высокие остроконечные скалы — Миттен. Днем они красные, а теперь казались сиреневыми. Справа к югу виднелись огни Симплона, а налево от Бруннена в чаще дерев — несколько огоньков нашей Villa Schiller.

Мы заговорили о ее обитателях. Та девушка, что открыла мне дверь, произвела впечатление не только на меня, но и на моих друзей. Она появлялась редко. Обычно за обедом (гостей тогда было мало) подавала некрасивая девица в очках. Мы узнали ее имя — фрейлейн Адельгейде. Но имени привлекательной девушки мы не знали. Смущала нас и изменчивость ее облика. То она казалась ниже, темнее, веселее, и, пожалуй, даже что-то задорное появлялось в ней. Когда она бывала задумчива, она казалась нежнее, стройнее, выше, и волосы ее не были темными. Но ей всегда было свойственно то радушие и гармоничность во всех движениях, которые так понравились мне при первой встрече.

Вернулись мы домой поздно. Halle уже опустел. Скатерти с небольших столиков были сняты. Опрокинутые стулья поместились на столах. Нас встретила моя мама. Она загадочно улыбнулась и, сказав, что приготовила нам сюрприз, села за пианино. Едва раздались первые звуки, открылась дверь и вошли две девушки. Мы с изумлением глядели на них. Наша «таинственная незнакомка» распалась на два существа. Обе они оказались поразительно похожи. Только одна была ростом выше, стройнее, волосы ее были светлее. Обе были одеты совершенно одинаково. Обе казались очень смущенными. Они робко поклонились нам в отдалении и подошли к пианино.

Послышались торжественные аккорды, и они запели чистыми, звонкими голосами:

Hier standen die Vater zusammen.

Это был швейцарский народный гимн, воспевавший клятву в Рютли.

Так мы познакомились с сестрами Цернциц. Ту, что была повыше, звали Жозефиной, сестра ее звалась Анной.

Глава 4. Семья Цернциц