Я пошелъ на станцію; я уже говорилъ, что эти станціи — небольшіе деревянные домики; для пріѣзжающихъ одна очень уютная комната, которая для отдыха гораздо удобнѣе большихъ залъ николаевской желѣзной дороги. За прилавкомъ женщина, очень чисто одѣтая; на окнахъ цвѣты; на полу тутъ же играетъ ребенокъ, должно быть, сынъ буфетчицы… Все, думаю, хорошо: и чисто, и опрятно, и денегъ не брошено даромъ; всѣ, что нужно — есть; о томъ, чтобы построить что-нибудь, что, не принося никакой пользы ни проѣзжающимъ, ни акціонерамъ желѣзной дороги, а только ревизорамъ въ глаза бросается, объ такихъ вещахъ здѣсь не подумали… Европа!.. Какъ есть Европа!..
Зазвонилъ колокольчикъ, тоже по-европейски, мы сѣли въ вагонъ и двинулись. Разговоръ скоро завязался опять-таки о Стенькѣ Разинѣ.
— А вѣдь и теперь еще остались внуки, аль правнуки Стеньки Разина?
— А какъ же? На Дону и теперь много Разиныхъ, всѣ они пошли отъ Стеньки Разина.
— У Стеньки одинъ только сынъ и былъ! утвердительно объявилъ козакъ-зеленая-шуба.
— Онъ холостой былъ, возразилъ другой козакъ, вѣроятно, помнившій старину.
— Любовницъ было много.
— Можетъ, отъ любовницы и сынъ былъ, пояснилъ козакъ-зеленая-шуба.
— Отъ любовницы, — можетъ быть.
— А сынъ у него былъ, это вѣрно! говорилъ козакъ-зелегая-шуба: — про его сына еще и теперь разсказываютъ, да и на голосъ эту исторійку положили, на голосъ она памятнѣ гораздо выходитъ.
— Какая же это исторія?
— А какъ сына своего Стенька Разинъ изъ астраханскаго острота выручилъ.
— Ты знаешь эту исторію?
— И на голосъ знаю.
— На голосъ здѣсь нельзя.
— Отчего нельзя?.. Можно!.. только по шапкѣ дадутъ, съострилъ кто-то.
— Да ты словами разскажи.
— Словами можно. Какъ по городу по Астрахани проявился такъ незнакомый человѣкъ, началъ разсказывать козакъ-зеленая-шуба:- онъ незнакомый, незнакомый, мало вѣдомый. Какъ по городу онъ, по Астрахани, баско, щебетко погуливаетъ, астраханскимъ онъ купцамъ не кланяется, господамъ-боярамъ челомъ не бьетъ, къ самому астраханскому воеводѣ на судъ не идетъ!.. Какъ увидѣлъ добра молодца воевода изъ окна… Приказалъ своимъ адьютантамъ привести въ себѣ этого молодца, сталъ у него спрашивать: «Скажи, скажи, добрый молодецъ, какого ты роду имени? Княженецкій сынъ, боярскій, аль купеческій»? — «Я не княженецкій, не боярскій, не купеческій сынъ, говоритъ ему добрый молодецъ; — а сынъ я Степана Тимофеича, по прозванію Стеньки Разина». — «Посадить его въ острогъ!» крикнулъ воевода. А сынъ Разина все свое: «Приказалъ тебѣ батюшка кланяться, да приказалъ тебѣ сказать, что онъ, мой батюшка, Степанъ Тимофеичъ, къ тебѣ въ гости будетъ, да еще приказалъ тебѣ сказать, чтобы ты умѣлъ его угощать, умѣлъ подчивать». — «Посадить его въ острогъ! закричалъ воевода: — Держать его въ острогѣ, пока ему казнь выдумаю!». А сынокъ Стеньки Разина все свое: «Да приказалъ тебѣ еще мой батюшка, Степанъ Тимофеичъ, сказать: коли не сдѣлаешь, какъ онъ тебѣ приказываетъ, то онъ съ тебя, воевода, съ живаго шкуру сдеретъ!» — «Посадить въ острогъ!» крикнулъ воевода. Отвели молодца въ острогъ, а тотъ и тамъ не робѣетъ: «Здравствуйте, говоритъ, господа колоднички! не пора ли вамъ на волюшку?» — «Какъ не пора, на то ему колоднички:- да какъ отсюда выдерешься? двери, рѣшотки желѣзныя, караулы крѣпкіе!» А Стенькинъ сынокъ: «Посмотримъ, говоритъ, господа колоднички, въ окошечко: снаряженъ стружекъ, что стрѣла летитъ; на стружкѣ мой батюшка погуливаетъ, къ Астраханскому губернатору въ гости спѣшитъ». Какъ пріѣхалъ Стенька въ Астрахань, съ воеводы шкуру содралъ; пошелъ въ острогъ, сына выручилъ, всѣхъ колодниковъ выпустилъ, а послѣ весь городъ Астрахань разграбилъ: «Вы, шельмецы этакіе, не умѣли моего единороднаго сына выручить, такъ вотъ я васъ выучу»… Ну и выучилъ: колодники, что Стенька изъ острога выпустилъ, да козаки, что со Стенькой пришли, такъ пошарили!.. Три дня грабили!.. Кабаки, трактиры разбили, не столько пьютъ, сколько на земь льютъ!.. И чего-чего они тутъ ни подѣлали! знамо, колодники — отпѣтый народъ!..
— Ну, а козаки?
— Ну, и козаки хороши были!.. Пошли съ еретикомъ, какого добра ждать!..
— И козаки вмѣстѣ съ колодниками? спросилъ козака верховой мужикъ съ насмѣшкой.
— А что-жь, другъ, и козаки всякіе бываютъ: бываютъ и добрые козаки, бываютъ и лядащіе!.. всякіе бываютъ… А тѣ, что пошли съ Стенькой, народъ грабили, молодыхъ бабъ, дѣвокъ обижали, въ церквахъ съ иконъ оклады обдирали, изъ сосудовъ церковныхъ водку пили, святыми просвирами закусывали!
— Экое дѣло!
— Богъ попускалъ.
— Грѣховъ, знать, много было.
— Знать много было!
— На голосъ это еще складнѣе выходитъ, замѣтилъ разсказчикъ.
— И Стенька долго грабилъ?
— Долго.
— Что же, его поймали?
— Поймать-то поймали; сколько разъ ловили, а онъ все-таки вырвется, да вырвется на волю, да и опять за свое, за тѣ же промысла примется!…
— Опять грабить?