- Господи! Если бы не мое чувство юмора, я не знаю, как тебя можно было бы вынести, - сказала Зина, отваривая только что собранные розовые волнушки. Она была простодушно настроена.
- Хоть бы здесь взглянула на себя со стороны, - буркнул я.
- А я самокритична, - сказала жена.
- Если бы ты только могла посмотреть на себя со стороны! - вырвалось у меня. - Пора бы отличать взгляд со стороны от самокритики, - решил я как-то сгладить свою грубость.
- Одно время я действительно думала, что во мне что-то не то. Но вот сейчас читаю Кузьминскую и вижу, что я почти как Лев Толстой, и что я все переживаю, - рассуждала Зина.
- Ты даже отвратительно толстая, - резко скаламбурил я. - Надо только правильно расставлять ударение.
- Одно я не пойму, как можно общаться с человеком при такой ненависти к нему, - вытаращила глаза оскорбленная Зина.
Я видел, как задрожали ее поджатые, как у подростка, собирающегося заплакать, губы.
- У меня и нет с тобой никакого общения, - сказал я и вышел из домика, опять больно ударившись лбом о дверной косяк.
* * *
В дверь калитки тихо вошла моя мать. Я стоял злой, ушибленный. Я не любил Зину.
- Ну, как вы тут? - спросила мать, закрывая за собой калитку, которую давно пора было чинить.
- Хорошо, - буркнул я.
- Ну, слава Богу. А где же Алеша? - спросила мать.
- Они уехали.
- Поругались, что ли?
Я умывался под рукомойником, прикладывая холодную воду к шишке на лбу.
"Нельзя больше встречаться. Сейчас вот, если хочешь остаться честным.
И не мучить ни ее, ни себя", - думал я лихорадочно и зло. - "Сейчас вот, если остаться честным. Видеться больше нельзя... А как же сын? Такое чувство, словно все тонет. И уйти-то некуда. Опять снимать комнату?.."
- Я хотела, чтоб все было хорошо, чтобы вы отдыхали...- причитала расстроенная мать, прикладывая намоченный платок к моему воспаленному лбу.
Как в детстве, когда я болел ангиной.
* * *
Гранатовая луна полыхала в горячем пепле. У горизонта она казалась неестественно огромной, жаркой, жуткой...
Я задыхался и шел и шел полем мимо копен скошенной пшеницы. А в ушах стояли слова:
- Ну вот, теперь мы будем жить в копнах.
- А что мы будем варить?
- Кузнечиков.
- А кто у нас будет папа?
3. ГОСТЬ
Старая гнусавая шарманка - Этот мир идейных дел и слов.
Для глупцов - хорошая приманка, Подлецам - порядочный улов.
С. Есенин. "Страна негодяев."
Женившись на Зине, я вроде жил в семье, а семьи словно и не было. Я не пил, вернее, старался не пить. В этот период я начал писать. По большей части оттого, что хотелось высказаться. Были, конечно, и жажда славы, и жажда утоления гордыни. Но одно - жажда высказаться, жажда сказать другим что-то, как я считал, очень важное, - пересиливало все. И именно тогда ко мне прицепилось это странное словосочетание: сексуальная неудовлетворенность.
Прицепилось, как репей за шиворот.
Мало кто знает, что это такое. Я и сам этого никогда бы не узнал, если бы...
Я вспомнил, как в детстве в деревне меня клала на себя, голого, двоюродная сестрица моя. Тогда мне и в голову не могло прийти, что это называлось "иметь женщину". И какое же это было нестерпимое наслаждение!..
Я понимал тогда, что об этом никто не должен знать. Я понимал, что этого, конечно, нельзя делать, но от природы я был послушным. Тем более что меня не просили делать ничего ни страшного, ни болезненного.
Я понимал и молчал, когда сестрица просила меня, чтобы никто не знал и то, что она "примеряла" на себя и своего родного брата, моего двоюродного...
Но взрослым было не до нас. У них, у взрослых, в ту страшную войну, была одна жажда - жажда выжить! Когда было думать о детях! А для нас, для детей, с нами мог быть только тот, кто мог бы быть с нами всегда.
Но его-то и не было ни в общественной, ни в коммунистической морали!
Бога-то и не было в коммунистической морали...
Может, с тех времен во мне и зародилось это представление о "сексуальной удовлетворенности". Может, с тех времен во мне и зародилось это представление о счастье, о должном счастье?
Кто знает...
И как это ни странно, но писательство свое я скоро бросил. То ли оттого, что прочел, как Достоевский писал от своей "сексуальной неудовлетворенности"?
То ли оттого, что на одном поэтическом вечере встретил однажды ту черноволосую красавицу, влюбился в ее серые, с искоркой глаза...
* * *
Я оставил Зине с сыном двухкомнатную квартиру. Сердце холодит при мысли, что совершил тогда очередную свою подлость, как это теперь было очевидно.
Но тогда я этого не понимал. Улучшение жилищных условий предлагалось тогда либо всей семье, либо только молодоженам.
Я выбрал второе. Отец, мать и сестренка мои остались в той комнатушке на Воронцовском кирпичном заводе. Я же опять снимал комнату...
После долгого отсутствия я приехал на Ульяновскую улицу, чтобы повидаться с сыном. Зина растерялась - в квартире был Гость...
- Мама, откуда ты писаешь? - спросил сын, делая вид, что не замечает меня.
- Оттуда же, откуда и ты, - потупившись, ответила Зина.
- Я писаю из писули, - хитро улыбнулся Алеша.
- Значит, и я... - сказала Зина с запинкой.
- Твоя писуля может только какать! - уверенно возразил ей сын.