Иван Опалин

— Так вот, по поводу машины, — заговорил он, не тратя время не предисловия. — У самого Орешникова машины нет, но его двоюродный брат сейчас за границей, работает в нашем торгпредстве, и Орешников присматривает за его машиной. Фамилия брата…

— Плевать на фамилию, — отмахнулся Опалин. — Машина появилась, значит, я прав. Это не шофер.

— Кто-нибудь мне объяснит, что тут происходит? — попросил Казачинский.

— Труп Екатерины Пыжовой усадили на скамейку. — Опалин взял одну из фотографий и сунул ее под нос Юре. — На скамейку, вот в чем фокус. Раньше наш шофер либо оставлял тела на месте преступления, либо вывозил в какой-нибудь парк. Не сажал он никого на скамейки, понимаешь?

— Получается, это не шофер? — Казачинский нахмурился.

— Слухи в народе уже ходят? — невпопад спросил Опалин.

— Слухи есть, — подтвердил Петрович. — Как им не быть-то!

— Ну вот, а теперь предположим, кто-то замыслил убийство, но не знает, как все обставить. И тут — такой удобный случай. Где живет Орешников?

— На Чернышевского.

— Тогда все просто: жертва была у него, он убил ее, засунул в машину, выехал на Бульварное кольцо — это только мое предположение, он мог и другой дорогой ехать, и оставил тело на Никитском. Мол, ловите своего «комаровца», люди добрые, а я ни при чем.

— Нужна санкция на арест, — подал голос Антон.

— А если это все-таки не он? — спросил Петрович. — Нам же ничего толком о нем не известно.

«Он что, сомневается?» — изумился Завалинка. Сам он воспринимал любые выводы Опалина как истину в последней инстанции.

— Надо осмотреть квартиру и машину, — буркнул Иван, не отвечая. — На левом сапоге Пыжовой не хватает набойки. Если Орешников таскал труп туда-сюда, то где-то эта набойка могла остаться… Антон!

— А?

— Ты будешь сопровождать Петровича к товарищу Орешникову. Доставьте товарища сюда немедленно.

— А если он откажется?

— Скажите ему, он арестован по сто сорок пятой статье УПК. — Эта статья разрешала задержать подозреваемого на две недели, за которые милиция или следователь обязаны были собрать достаточное количество улик.

— Ваня, для ареста по сто сорок пятой все равно нужна санкция прокурора, — негромко напомнил Петрович.

— Не дадут мне ни черта, — неожиданно обозлился Опалин. — А если дадут, то через неделю или через месяц. Я слишком многого прошу? Притащите его сюда, остальное я беру на себя!

— Я поеду с Петровичем, — вмешался Казачинский. — А Антон с экспертом и фотографом потом займется квартирой Орешникова. И машиной, само собой.

— Не возражаю, — отозвался Опалин.

Он досадовал на себя за то, что сорвался в присутствии подчиненных, но они дружно сделали вид, что ничего не заметили и не обиделись, и оттого ему стало еще более досадно.

Петрович с Казачинским ушли, а проголодавшийся Антон отправился в столовую. Вспомнив о Твердовском, Опалин позвонил начальнику и изложил свои доводы.

— Шатко, — заметил Николай Леонтьевич, подумав. — Очень шатко. Но у тебя, Ваня, сначала шатко, потом железно… — Он немного промолчал. — Тебе что-нибудь нужно?

— Да. Лист плотной бумаги, которую художники используют для рисования.

— Лист или альбом?

— Одного листа достаточно.

— Не буду спрашивать о твоих планах, — проворчал Николай Леонтьевич. — Потом сам расскажешь… Лист тебе пришлю.

Минуты тянулись томительно медленно. Антон вернулся с обеда, сунулся в дверь, но, увидев выражение лица Опалина, счел за лучшее ретироваться. Явился посыльный от Твердовского с пачкой бумаги для рисования. Опалин выбрал один лист, а остальные вернул. Снова он был один в кабинете, и снова плелись минуты — неспешным черепашьим шагом, приводящим в отчаяние. Он курил папиросы, одну за другой, и думал. Три дела из четырех спрятал в сейф, а четвертое, об убийстве Екатерины Пыжовой, держал перед собой, положив чистый лист под верхнюю обложку.

И наконец — вот они. Звук широких шагов Юры, почти неслышная поступь Петровича и шарканье подозреваемого. Протестующий блеющий голос. Опалин затушил папиросу, открыл дело и притворился, будто изучает его. Стук.

— Да-да, войдите!

Петрович вошел первым, затем Казачинский подтолкнул бледного, растерянного гражданина в добротном пальто с бобровым воротником. Гражданин носил роговые очки, делавшие его старше, но Опалин с ходу определил, что незнакомец молод — явно моложе тридцати — и вдобавок отчаянно трусит. Макушкой он едва доставал до плеча Петровичу.

— Леонид Андреевич Орешников, — отрекомендовал его Казачинский, не скрывая усмешки. — Очень не хотел сюда идти… но пришлось.

— Старший оперуполномоченный Иван Григорьевич Опалин. Что ж, рост совпадает, — объявил Иван, скользнув взглядом по посетителю. Вынул из папки лист, принесенный от Твердовского, и начал всматриваться то в лицо Орешникова, то в несуществующий рисунок на листе. — Поверните, пожалуйста, голову, Леонид Андреевич… Нет, в другую сторону. Спасибо, вот так достаточно…

Дверь снова отворилась, на пороге возник Антон, да так и застыл, боясь хлопнуть створкой, как-то помешать и вообще обратить на себя излишнее внимание.

— Я имею право спросить, что, в конце концов, происходит? — с раздражением пропыхтел Орешников.