Переметчик
Царю доложили добрую весть: из войска Болотникова переметнулся Ляпунов с дворянским отрядом.
«Вот оно!.. Началось. Внял господь моим молитвам».
— Слыхал ли ты, брат, — царь довольно взглянул на Ивана Шуйского, — мореходцы сказывают, когда корабль течь дает, с него крысы бегут первыми? Стало быть, потек, а? Что скажешь?
— Воистину. Почитай, скоро до самого Ивашки доберемся.
Василий Шуйский уже не раз пытался переманить дворян щедрыми посулами, предупреждая: коли холопы возьмут верх и столицей овладеют, ни боярам, ни дворянам, никому из лучших людей блага не будет. Опомнитесь, призывал он, с кем пошли? Вор Ивашка в «листах» своих велит холопам московским побить всех господ.
И вот свершилось! Уразумели.
Царь пожелал увидеть переметчика Ляпунова.
— Что, блудный сын, — царь улыбнулся, заглядываясь на стать Ляпунова, — воротился?
— Виноват, государь.
— Ну, ну. Кто старое помянет, тому глаз вон. Служи мне честно — по заслугам воздам.
— Благодарствую, государь, за твою милость.
— Ты вот что, Прокопий Петрович, скажи — слыхал ли, что волей покойного царя Федора Иоанновича ездил я в Углич и сам видел убиенного царевича Димитрия?
— Как не слыхать, государь, — ответил Ляпунов, но взглянул на Шуйского с удивлением.
— Да, да, убиенного, — повторил царь. — А то, что по нашему сыску было объявлено, будто царевич сам закололся в падучей болезни, то неправда. Годунов так велел. На него, злодея, управы не было. — Помолчав, Шуйский продолжил: — А скажи мне, Прокопий Петрович, пришел ли с войском Болотникова новый самозванец?.. Ты его видел?
— Нет, государь, не видел. Но слыхал, что в Литве он.
— Добро. Иди покамест. Тебе и людям твоим велю из казны денег дать.
Откланявшись, Ляпунов пошел к двери.
— Стой, — окликнул его вдруг Шуйский. — Написал бы ты письмо Пашкову. Так и так, мол, царь ко мне милостив и тебя на службу зовет. Приходи скорей с повинной, а царь наш Василий Иванович по чести тебя примет, щедротами не обойдет.
— Напишу, государь.
Едва ушел Ляпунов, как царю доложили, что схвачен лазутчик Болотникова — атаман Аничкин. В другой раз Шуйский потребовал, чтобы при нем учинили атаману допрос, но сейчас подумал, чего там у мужика выпытывать. Ляпунов небось поболе знает.
— Как схватили его?
— На Арбате посадских баламутил: будто жив царь Димитрий. Что прикажешь, государь?
— На кол посадить, — процедил Шуйский. — При народе!
Опять Димитрий!.. Когда же тень его перестанет тревожить царей? Как сотворить, чтоб не вред приносило им имя царевича, а пользу?..
Долго сидел Шуйский, раздумывал. Потом вскочил, зашагал по хоромам.
Грамота Пашкова! Та грамота с красной печатью. Боярам и «лучшим людям» якобы от царя Димитрия Иоанновича, который уже здесь находится, под московскими стенами.
«Ну, Истома, — рассуждал Шуйский, — сослужил ты мне службу той грамотой. Вот что надобно сделать — созвать народ и показать ее всем. Гляньте, мол, люди московские, как дурачат вас от имени убиенного. Гляньте, аж царская печать приставлена красная. И все — обман! Ежели сия грамота и впрямь Димитрием Иоанновичем послана, я сам отворю ему ворота и на трон усажу. Соберите ходоков да пошлите к Болотникову — пусть покажет царя. А как воротитесь — скажете, кого видели…»
Бессонная ночь
…Долго стоял на холме Болотников, уже стало смеркаться. Вначале скрылась в густеющем сумраке Москва, затем исчезли купола Новодевичьего монастыря. Симонова, Донского, а там уж не различить и Данилов монастырь, что был совсем рядом.
От реки тянуло стужей. Но уходить с холма Болотников не хотел, словно кто-то приворожил его, заказав двигаться с места.
«Как же войти в Москву? — размышлял Иван Исаевич. — Приступом ее не возьмешь. Надобно кольцом ее охватить. Замкнуть словно на замок. Чтоб ни одна подвода, ни одна живая душа не вошла, не вышла».
Медленно направился Болотников к себе в шатер. Но уснуть не мог. Сон не шел. Беспокойные думы сменяли одна другую…
…А в Москве в своей опочивальне тоже не спал, ворочался с боку на бок царь Василий Шуйский.
Окружил он хоромы стрельцами надежными, а все заговор ему мерещился боярский. Кто во главе? Мстиславский, Голицын, племянничек Скопин-Шуйский? А может, братья родные? Как приходит время за троп биться, никто о родстве и не поминает. Чу!.. Что за шорох?.. Не убийца ли с ножом крадется подосланный?.. Помилуй, господи!..
Вскакивал царь с постели в холодном поту… Нет! Никак мышь окаянная пробежала. Долго стоял царь посреди опочивальни, прислушивался. Потом шел сам проверять стражу.
А то чудилось ему — бежит по московским улицам толпа. С топорами, дубинами, вилами. Крики… Неужто открыли ворота Ивашкиной голытьбе?
Опять шел царь Василий к стражникам — велел лезть на колокольню да смотреть, все ли в порядке в городе.
Недовольно шепталась стража.
— Ишь, государя-то угомон не берет.
— Грехи давят.