Иван — холопский воевода

— Сила — что? — усмехнулся Пашков. — Про дурня как говорят: сила есть, ума не надо.

Воеводы рассмеялись. При разговоре многое поведали они друг другу. Но ни словом не обмолвился Истома о своей грамоте московским боярам. А в грамоте той промеж прочего писал он, что царь Димитрий уже здесь, в Коломенском.

На следующий день устроили воеводы смотр войскам. Объехали все отряды вместе.

— Что ж, — сказал Пашков, — войско у нас великое. Принимаю твоих людей. Ты, Иван Исаич, моей правой рукой станешь. Дело у нас одно — и сражаться будем рука об руку.

— Прав ты, Истома Иваныч, гетман над войском один должон быть. Да только, вишь, людей-то у меня вдвое больше твоих. Море в реку не впадает. А стало быть, давай ты мне свои отряды, я же тебя первым помощником сделаю.

Вспыхнул Истома. Бросил осердясь:

— Отряды те по воле князя Шаховского мне даны. Не тебе их забирать.

— А ты, Истома Иваныч, будто не ведаешь, что сам государь назначил меня большим воеводой. Али ни во что царское слово не ставишь?

Скрипнул зубами Пашков, да пришлось подчиниться. И не имя царево Истому принудило, а рать холопов несчетная.

— Будь по-твоему. Согласен. И коли так, оставляю тебе коломенский лагерь. Свое войско уведу в Котлы. — Он повернулся, зашагал прочь.

Зол был Истома, а Ляпунов и вовсе разбушевался. Надобно порвать, шумел он, с Болотниковым, не для того собрал он рязанских дворян, чтобы холопу служить.

— Постой, Прокопий Петрович, не горячись, — говорил ему Пашков. — Приостынешь, решим, как быть, а покуда уйдем в Котлы своим войском.

Новый лагерь Истома разбил на том месте, где речка Котел впадала в Москву-реку: и до столицы рукой подать, и в случае чего оборону держать удобно — реки преградой станут.

* * *

В тот же день вечером привели к Болотникову человека. Себя он не назвал, сказал только, что дело его лишь воеводы касаемо.

— Кто ты и зачем пришел? — спросил Болотников.

— Не выдавай, батюшка, я те все расскажу, — человек упал в ноги.

— Встань. Подойди сюда… Говори.

— Я из холопов Ляпунова, Прокопия Петровича. И брат мой Сенька у него ж… — И замолк.

— Ну?

— Не выдай, Иван Исаич… — Незнакомец опять повалился на пол. — Дело наше холопье господину служить… Смею ли…

— Кому сказал, встань, — рассердился Болотников. «Эк забит. Будто лист осиновый трясется». Он приподнял холопа: — Не пужайся, коли пришел. Говори, я слушаю.

— Возьми нас к себе, Иван Исаич. Шибко крут хозяин-то наш. От батогов да кнута, чай, ни на ком живого места не осталось. Глянь-ка. — Он задрал на спине рубаху.

Помрачнел Болотников: рубцы, рубцы… Вспомнилась турецкая галера, свист кнута.

Вон как обернулось — идет он волю мужикам добывать, а в его же войске господа холопов секут. Да поди поговори с Ляпуновым! «Мои, — скажет, — холопья. Что хочу, то и ворочу». Призадумался Болотников. Холоп кашлянул:

— Стало быть, что? Не откажи, батюшка.

— Да как мне вас взять? Ежели он не отдаст — силой забрать?.. Он же союзник мой, воевода.

— Правдой-неправдой, а забери. Хошь, сбегем к тебе. Войско-то у тебя великое — затеряемся. Христом-богом прошу!

— Добро, — кивнул Болотников.

— А на тебя, Иван Исаич, — холоп перешел на шепот, — держит Ляпунов камень за пазухой. Ждет часа, когда вытащить. Лихо, вишь, помышляет.

— Пошто?..

— Ты о том Сеньку спроси. Ему ведомо: он-то при господине. Мы с ним завтра об эту пору воротимся.

Но ни Сенька, ни брат его на следующий день не появились. Поймали их люди Ляпунова, забили насмерть.

Близок локоть…

Вот уж две недели стоят отряды Болотникова под Москвой. Почти сбылась его мечта. Привел он народ к стенам столицы. Сам царь дрожит, спрятавшись за воротами коваными.

Иван Исаевич окинул взором свой лагерь. Шатры, кони, обозные телеги, огни костров. Людские голоса сливались в многотысячный гул. Слышались ржание, стук топоров, песни, звуки дудок и свистелок.

Море-океан людей. Но поди-ка возьми Москву. Близок локоть, а не укусишь. Укреплена столица на славу.

Болотников хорошо помнил мощную стену с бойницами, что охватывала Кремль и Китай-город. Мысленно он обвел взглядом и вторую белокаменную степу, выстроенную заботами Годунова при царе Федоре Иоанновиче и вобравшую Большой посад[17]. Был в Москве свой Пушечный двор, и лазутчики, посланные Болотниковым, донесли, что работал он с большой исправностью. А еще сказали они, что в Москве бессчетное множество осадных и других огнестрельных орудий на башнях, на стенах, при воротах и на земле. Догадывался об этом Болотников и без разведки: не напрасно жил в военных холопах у князя Телятевского.

«Как ты там сейчас живешь-ладишь, Андрей Андреевич? — вспомнил Болотников о бывшем господине. — Небось верой-правдой полуцарю служишь. Погляди, князь, со стены на мое войско, погляди. А может, на вылазку отважишься — норов у тебя горячий, вот и встретимся, узнаешь ли?» Но мысль эту несерьезную отогнал Иван Исаевич, а стал думать совсем о другом: как бы поднять народ в Москве? Посылал он туда с лазутчиками «листы» — звал холопов за оружие взяться, дабы господ своих побить, а дома их и добро себе забрать.

Пойманных лазутчиков подвергали страшным пыткам.