Иван Федоров

Ошалелые стряпухи собирали на стол. Ларионова забава — лебедушка, дочь кабального смерда Антипа, девка Секлетея, уже привыкшая к новому своему положению, любовалась в круглое серебряное зеркало, прихваченное в Дерпте.

Надувала пухлые губы, склоняла из стороны в сторону голову в жемчужной кике.

«Дура!» — умиленно подумал Ларион.

Скинув шубу, оболокся в суконные портки, в синюю шелковую рубаху, в скарлатный кафтан.

— Эй, бабы! — крикнул. — Голодом уморить хотите?

— Пожалуй откушать, батюшка! — поклонилась, пропела старшая из стряпух. — Все сготовили, как велел.

Развеселившимся Ларион велел звать девок и домрачеев, какие есть.

Набилась полна изба народу. Ларион не скупился.

— Пей! Однова живем!

Заставил девок плясать и петь. Одаривал коврижками, орехами. Парням и мужикам поставил ведро горячего вина.

Одна песня Лариона разжалобила. Подпер щеку рукой, в медвежьих глазах блеснула влага.

Мужики, опьянев, бранились друг с другом.

— Пошли вон все! — вскочив, заревел на них Ларион. — Холопы! Я кровь за них проливал, а они уважения не имеют!

— Не ори! — сказал кто-то. — Ишь, орун! А вот спросим: пошто девку себе забрал и испортил? А если на суд?

— Суд?!

Он метнулся в горницу, выкатился оттуда с саблей в руках.

— Кому суд?!

Взмахнул клинком, свистнул над чьей-то головой, зацепил жалом клок кожи.

— Уби-и-ивают!

Мужики и парни, перепуганные, побежали из избы. Девки за ними. Секлетея сползла под стол. Голосила там.

Ларион тяжело дышал. Заслышал шаги, подался вперед, занеся саблю.

В дверь протиснулся закутанный в шубу гонец князя Курбского, знакомец Лариона Гераська. Отпрянул.

— Ты чего?

Ларька признал гонца, откинул саблю, расхохотался.

— Обмер, герой?! То не на тебя. На смердов… Дай обниму! Угодил! В самый часец пожаловал!

Гость освободился от шубы, принял чарку с дороги, ухнул, обтер рукой губы.

— Крепка!.. Пошто воюешь?

— Скушно! Смерды — хамы. Садись, пировать зачнем!

— Весть у меня…

— К дьяволу косматому всяку весть! Пируем!.. Секлетея! Вылазь! Глянь, какой гость к нам!

Наутро опохмелившийся Гераська озабоченно поведал:

— Слышь, Ларион! Наказал князь ехать тебе к нему. И ратников брать.

— Пошто?

— Опять на государеву службу зовут. Опять в Ливонию, слышь.

— Эх, тогда попируем напоследок!

И они пили, шумели, парились в бане с бабами еще три дня. На четвертый же опухший Герасим влез в седло, а Ларька, нахлебавшись огуречного рассолу, захлопотал, забегал, стал собираться.

Зимнюю дорогу перемело. Ехали гуськом. Из конских ноздрей валил пар.

***

Царь принимал князя Андрея Курбского наедине.

Видно было, что ждал приезда с нетерпением. Радовался, улыбался, часто касался руки Курбского, расспрашивая о здоровье, о жене и сыновьях.

Курбский, обеспокоенный судьбой Сильвестра, Адашева, Курлетева и других советников Ивана, тревожившийся и за себя, отвечал сдержанно, смотрел пытливо.

Царь понял причину скованности князя Андрея. Оборвал расспросы. Помолчал. Глядя поверх плеча Курбского в дальний угол покоя, криво усмехнулся.

— Ну, выкладывай, что тебе нашептали уже…

— Шептаться я, государь, не свычен, — холодно ответил Курбский. — А слышал все.

Иван подался к князю всем телом, впился в него измученным взглядом.

— Что все? Что все? Бояре злобствуют, клевету пускают, неблагодарным меня ославили!.. А что Алешка и Сильвестр творили, ты знаешь? Ты сражался, воеводы гибли, а они тут сети вокруг меня плели! С послами цацкались! Затемнили мне разум, на перемирие сговорили, когда нельзя было ливонцам и часа передыху давать! И что! Плещеев бит, города ливонцы осаждают, берут, обозы мои грабят!

Царь вскочил с места.

— Ты тоже против войны с ливонцами был, но вот послал я тебя, и ты верно сражался, бился, тяготы походные терпел. А они? Они упорствовали, гадостное творили. Так ли христианам и добрым советникам поступать надлежало? Скажи, Андрей, так? Скажи!

Курбский колебался.

— Трудно верить, что по злому умыслу они, государь…

— Кабы по злому, казни бы им мало было! От гордыни, от неума! А все ж по их милости державе ущерб! Гермейстер и епископы сложа руки не сидели! Вон от императора Фердинанда уже гонец приезжал. Требуют, вишь, оставить Ливонию. Она, мол, имперская! А от Сигизмунда и посейчас посол у нас сидит. Мартин Володкович. Уже и Сигизмунд суется. Ему-де император Ливонию поручил, уходите оттуда! Шиш Сигизмунду! И Фердинанду шиш! Но никто бы и не вмешался, коли бы не мешкали и воевали изрядно! Или пушек мало было? Пороху не доставало? Людишек я жалел?

— Ты ничего не жалел, государь, твоя правда.

— Ты знаешь, знаешь, Андрей! Так почему неудачи терпим? Не хотели бояре сей войны. Против них, вишь, я решил! Только потому!.. А ты как мыслишь ныне? Уступить? Смириться?

Курбский покачал головой.

— Нет, государь. Уж коли начали, надо до конца доводить.

Иван просиял, протянул к Курбскому руки.