— И крейзи-вселенная! — подхватила она с энтузиазмом. — С Островами Блаженных, Садом Умиротворения Предка, Бабкой Запада, которая любит свистеть, енотами с человечьими глазами, живыми Радугами, полосатым существом, которое как увидит человека, сразу засыпает. А горная собака, умеющая бросать камни, увидит человека и начинает смеяться до упаду. А еще есть псевдоолень с белым хвостом и человеческими руками! И бог Гордый Червь, женщина, выплевывающая шелковую нить, богоборец синтянь без головы, он из сосков сделал себе глаза, а из пупка — рот, когда ему свинтили голову. А если поешь там травы ган с листьями как у мальвы и виноградными гроздьями, — не сойдешь с ума!
— Это здорово, — согласился Алекс.
— Но особенно мне нравятся утки с одним глазом и крылом. Летать они могут только соединившись. И зовут их, — проговорила она, смеясь, — маньмань! Там приносят жертвы рощам, чтобы вымолить дождь. Один даже царь в такой роще остриг волосы и раздробил руки, чтобы побороть засуху. Ты бы смог раздробить руки? — спросила она, показывая на его смуглые руки в вязи вен, заросшие выгоревшими на солнце волосами.
— Нет, — вынужден был признаться Алекс.
— Ну да, — проговорила она, вставая. — На календаре ведь постмодернизм. Добровольные жертвы влом, не по кайфу. — Она протянула руку, чтобы сорвать грушу. Алекс отвел взгляд от мокрого пятна на футболке и выбившихся золотистых волосков подмышки. Девушка храбро вонзила острые зубы в зеленый крапчатый бок мелкой груши, но на этот раз не выплюнула, а лишь слегка сморщилась. — Может, от этих груш человек обретает какие-либо особенные возможности. Или от чего-то избавляется… От чего бы ты хотел отказаться? Сбросить, как балласт? Ну, говори! Может, я дакини, воздушная путешественница пятого ранга, — засмеялась она, показывая зубы в грушевой мякоти. — Итак?.. Что, у тебя нет проблем?
— Есть, конечно, — проговорил Алекс. По его щекам стекали бисерины пота. — Ну… забыть то, что мешает… мешает мне стать экстремистом.
Маня фыркнула.
— О! И что бы ты взорвал?
— Немного техники.
— Офисной или военной?
— … и мирной.
— Так ты… как его? Ну, тот, кто ломал ткацкие станки?
— Нэд Лудд.
— Луддит?
— Я не смотрел Джармуша, — признался Алекс.
Маня взглянула на него с удивлением.
— Да? А производишь впечатление
Алекс улыбнулся.
— При первой же возможности посмотрю.
— Но… Янга ты слышал?
Алекс начал насвистывать незатейливый мотивчик. У Мани вспыхнули глаза, она подхватила мелодию.
— «Heart of gold»!.. [2]— воскликнула она, хлопая в ладоши. — А ты говоришь, далек от музыки.
— Это единственная вещь, которую я знаю, — признался Алекс. — У нас во дворе ее все гитаристы играли вместе с Шизгарой. Я и не подозревал, что это какой-то Янг. Просто однажды начал напевать у костра, а Егор меня просветил. Он во всем этом разбирался куда лучше.
— Послушай, — сказала Маня, — у меня такое впечатление, что ты совсем не способен… ну, немного
Алекс вопросительно взглянул на нее.
— В смысле —
— Да, медведь наступил на ухо.
Девушка рассмеялась и запустила недоеденную грушу в кустарниковую гущу.
— Ладно! Пойдем, а то там тевтонец от жажды изнемогает.
Они снова двинулись по полю в сторону горбатого Вороньего леса, Маня оглянулась.
— Но все-таки мне хотелось бы сюда вернуться.
Алекс промолчал.
— Ты читал Кастанеду? — спросила она, догоняя его.
— Первые две книги. На третьей — «Путешествие в Икстлан» — застрял. Почувствовал вдруг какой-то коммерческий душок. Это уже был клон. А первые два вымысла играли.
— Ты думаешь, вранье?
— Язык выдает. Я уверен, что полуграмотные индейцы не говорят так.
— У Джармуша Нободи тоже складно задвигает спичи.
— Ну, может Джармуш у Кастанеды и позаимствовал индейца.