Иван-чай-сутра

— И крейзи-вселенная! — подхватила она с энтузиазмом. — С Островами Блаженных, Садом Умиротворения Предка, Бабкой Запада, которая любит свистеть, енотами с человечьими глазами, живыми Радугами, полосатым существом, которое как увидит человека, сразу засыпает. А горная собака, умеющая бросать камни, увидит человека и начинает смеяться до упаду. А еще есть псевдоолень с белым хвостом и человеческими руками! И бог Гордый Червь, женщина, выплевывающая шелковую нить, богоборец синтянь без головы, он из сосков сделал себе глаза, а из пупка — рот, когда ему свинтили голову. А если поешь там травы ган с листьями как у мальвы и виноградными гроздьями, — не сойдешь с ума!

— Это здорово, — согласился Алекс.

— Но особенно мне нравятся утки с одним глазом и крылом. Летать они могут только соединившись. И зовут их, — проговорила она, смеясь, — маньмань! Там приносят жертвы рощам, чтобы вымолить дождь. Один даже царь в такой роще остриг волосы и раздробил руки, чтобы побороть засуху. Ты бы смог раздробить руки? — спросила она, показывая на его смуглые руки в вязи вен, заросшие выгоревшими на солнце волосами.

— Нет, — вынужден был признаться Алекс.

— Ну да, — проговорила она, вставая. — На календаре ведь постмодернизм. Добровольные жертвы влом, не по кайфу. — Она протянула руку, чтобы сорвать грушу. Алекс отвел взгляд от мокрого пятна на футболке и выбившихся золотистых волосков подмышки. Девушка храбро вонзила острые зубы в зеленый крапчатый бок мелкой груши, но на этот раз не выплюнула, а лишь слегка сморщилась. — Может, от этих груш человек обретает какие-либо особенные возможности. Или от чего-то избавляется… От чего бы ты хотел отказаться? Сбросить, как балласт? Ну, говори! Может, я дакини, воздушная путешественница пятого ранга, — засмеялась она, показывая зубы в грушевой мякоти. — Итак?.. Что, у тебя нет проблем?

— Есть, конечно, — проговорил Алекс. По его щекам стекали бисерины пота. — Ну… забыть то, что мешает… мешает мне стать экстремистом.

Маня фыркнула.

— О! И что бы ты взорвал?

— Немного техники.

— Офисной или военной?

— … и мирной.

— Так ты… как его? Ну, тот, кто ломал ткацкие станки?

— Нэд Лудд.

— Луддит? Обсад! Я бы тоже заменила машины на телеги! Нет, не на телеги-истории, а на всамделишные, с колесами и оглоблями. Только, пожалуй, поезда и оставила бы. Электрички. Надо же как-то пиплу по трассам перемещаться. И потом… железная дорога — это клево. Поезд Джармуша в «Мертвеце» — это вообще поэма! Надо было в поезде весь фильм снимать. Уильяма Блейка могли прямо там ранить. В соседнем вагоне мог ехать и Нободи-индеец, как раз возвращаться из Англии. Даже с томиком любимого Уильяма Блейка. И все головорезы, людоед, негритенок и сентиментальный чувак с медвежонком могли там быть. И девица, ее бывший бой-френд. И рокочущие переборы Нила Янга там звучали бы еще лучше.

— Я не смотрел Джармуша, — признался Алекс.

Маня взглянула на него с удивлением.

— Да? А производишь впечатление смотревшего.

Алекс улыбнулся.

— При первой же возможности посмотрю.

— Но… Янга ты слышал?

Алекс начал насвистывать незатейливый мотивчик. У Мани вспыхнули глаза, она подхватила мелодию.

— «Heart of gold»!.. [2]— воскликнула она, хлопая в ладоши. — А ты говоришь, далек от музыки.

— Это единственная вещь, которую я знаю, — признался Алекс. — У нас во дворе ее все гитаристы играли вместе с Шизгарой. Я и не подозревал, что это какой-то Янг. Просто однажды начал напевать у костра, а Егор меня просветил. Он во всем этом разбирался куда лучше.

— Послушай, — сказала Маня, — у меня такое впечатление, что ты совсем не способен… ну, немного гнать.

Алекс вопросительно взглянул на нее.

— В смысле — присвистывать! — пояснила она.

— Да, медведь наступил на ухо.

Девушка рассмеялась и запустила недоеденную грушу в кустарниковую гущу.

— Ладно! Пойдем, а то там тевтонец от жажды изнемогает.

Они снова двинулись по полю в сторону горбатого Вороньего леса, Маня оглянулась.

— Но все-таки мне хотелось бы сюда вернуться.

Алекс промолчал.

— Ты читал Кастанеду? — спросила она, догоняя его.

— Первые две книги. На третьей — «Путешествие в Икстлан» — застрял. Почувствовал вдруг какой-то коммерческий душок. Это уже был клон. А первые два вымысла играли.

— Ты думаешь, вранье?

— Язык выдает. Я уверен, что полуграмотные индейцы не говорят так.

— У Джармуша Нободи тоже складно задвигает спичи.

— Ну, может Джармуш у Кастанеды и позаимствовал индейца.