– Гайда! – мощно прокатилось по казачьим рядам.
Василий Петрович Морозов оторопел. Царица небесная! С угора катилось на дворянскую рать грозно орущее войско. Бараньи шапки, зипуны, сабли и копья. Да то воровские казаки!
Побелел воевода, борода затряслась. Приходя в себя, закричал прерывисто и сипло:
– Разворачивай сотни! Примем бой! Постоим за ца-ря-батюшку!
Соцкие в суматохе разбивали ополченцев на полки. Но казаки все ближе, все злей и яростней их воинственный клич:
– Ги, ги! Ги-и-и!
Впереди донцов на вороном коне мчался могутный Нечайка. Горели глаза, развевались русые кудри из-под черной трухменки; когда до вражьего войска оставалось не более трети поприща36, он гаркнул:
– Обходи бар, донцы!
Казаки только того и ждали – вмиг рассыпались и охватили рать двумя крыльями.
Сшиблись!
Зазвенела сталь, посыпались искры, полилась кровь…
Пешая рать Болотникова нетерпеливо ожидала появления Нечайки. То был утомительный, беспокойный час!
Афоня Шмоток, поглядывая из чащи на вражий стан, бормотал заговор:
Срываю три былинки: белая, черная, красная. Красную былинку метать буду за Окиян-море, на остров Буян, под меч-Кладенец; черную – покачу под черного ворона, того ворона, что свил гнездо на семи дубах, а в гнезде лежит уздечка бранная с коня богатырского; белую былинку заткну за пояс узорчатый, а в поясе узорчатом зашит, завит колчан с каленой стрелой. Красная былинка достанет Ивану Исаевичу меч-Кладенец, черная – уздечку бранную, белая – откроет колчан с каленой стрелой. С тем ме-чом-Кладенцом выйдет воевода на рать злу боярскую, с той уздечкой обротает коня ярого, с тем колчаном, с каленой стрелой одолеет силу вражью…
– Ты че губами шлепаешь? – подтолкнул Шмотка Устим Секира.
– Не встревай! – огрызнулся Шмоток. Знал: помеха при заклинании – худая примета. – Все дело спортишь, дуросвят.
Стремянный, посмеиваясь, отошел к Болотникову. У Ивана Исаевича напряженное лицо.
«Что ж с Нечайкой? Ужель в болотах застрял? Ежели так – все мои помыслы псу под хвост… Федор первым не выдержит. Полезет напролом и угодит под пушки. Потом ввяжется Юшка Беззубцев. И ему придется туго…»
– Глянь, Иван Исаевич!.. Скачут! – воскликнул Секира.
Болотников, приложив к челу ладонь козырьком, посмотрел на дорогу.
– Скачут, да не те… То не Бобыль.
Всадники неслись бешено, во всю прыть, и что-то отчаянно кричали; за ними показались новые вершники.
Лицо Болотникова посветлело.
– Нечайка!
К Кромам отступали остатки морозовской рати. Казачья лавина, сметая врага, приближалась к стану Трубецкого.
– Ну, слава богу! – размашисто перекрестился Болотников. – Скоро, други, и наш черед.
К шатру Трубецкого примчал всадник на взмыленном коне.
– Беда, воевода! Морозов разбит.
– Кем разбит? Откуда! – встрепенулся Юрий Никитич.
– Карачевскими ворами. Те сустречь Морозову выступили. Служилые казаки. Почитй, всю рать положили. Ныне на Кромы прут!
– Какие казаки? Чушь! В Карачеве и двух сотен служилых не наберется. А тут много ли?
– Тыщи с три, воевода.
Трубецкой тому немало подивился. Откуда свалилось казачье войско? Уж не с Брянска ли набежали? Там еще в мае от царя отложились.
Но дивило Трубецкого и другое. Как могли бунтовщики напасть на его стан с сорокатысячным войском? Дерзость неслыханная!
Застучали барабаны, заиграли рожки, запели трубы. Вражье войско изготовилось к бою.
По телу Ивана Исаевича пробежал легкий озноб. Вот он, решающий час! Сколь дней и ночей думал о нем, сколь готовился к сече!
На стены крепости высыпал весь город. Взоры кромцев обращены на полунощь. Что там? Кто пришел на подмогу?
Болотникову хорошо виден воеводский шатер Михай-лы Нагого; воевода, закованный в латы, сидит на белом коне. Ни одна сотня не выслана к стану Трубецкого.
«Кромцев пасется, – подумал Иван Исаевич. – Нельзя боярину оставлять крепость. Кромцы ударят в спину».
Дружина Нечайки вклинилась в рать Трубецкого. Казаки давили конями, рубили саблями, разили из пистолей и самопалов.
– Гарно бьются, – крутил длинный смоляной ус Устим Секира.
– Так их, Нечаюшка; Колошмать неправедников! – восклицал Афоня.
– Увязли… Теперь тяжко будет, – посуровел Болотников.
Нечайке и в самом деле было тяжко: враг наседал со всех сторон. Закричал:
– Сбивайтесь в кулак, донцы! Крепись, хлопцы!
Сбились в ежа, ощетинились копьями, но многотысячная вражья рать сдавила клещами. Наседая на казаков, дворяне орали:
– Попались, гультяи!
– Кишки выдавим, крамольники!
Нечайка, рубя врага направо и налево восклицал:
– Не бывать тому, сучьи дети! А ну, получай!
Прикрываясь щитом, могуче взмахнул саблей и развалил дворянина до пояса. Быстро глянул на закат, повеселел.,
– Юшка выступил, хлопцы! Гайда, донцы!
– Гайда!
Трубецкой обомлел: с заката надвигалась новая конная рать. Окстился. Уж не дьявольское ли наважденье? Святые угодники! Да левей же стана болото на болоте. Как смогли воры зыбуны пройти?!