Иван Андреевич Крылов

Осенью 1808 года Оленин предложил Крылову службу у себя, на Монетном дворе. Это было необходимо, так как служба не только создавала Ивану Андреевичу твердое общественное положение, но давала ему. возможность продвигаться по служебной лестнице; в те времена человек без чина был нулем.

Через два месяца с небольшим, в канун Нового года, Иван Андреевич по именному высочайшему указу был пожалован в титулярные советники. Царь узнал о Крылове от Оленина.

Литературный кружок, созданный Олениным, объединял «умеренных» писателей: они не «вольнодумничали», не философствовали о политике, не строили злокозненных планов о том, как изменить образ государственного правления. Они интересовались только искусством.

Разумеется, искусство никогда, ни в одну эпоху, не было и не может быть аполитичным. Оно всегда проводит господствующие идеи своего класса, опираясь на его классовое миросозерцание. Самый аполитизм оленинского кружка. был частью политики Александра I, всеми мерами пытавшегося потушить опасные мысли. Современник описывает, что в этом кружке, «не взирая на грозные события, совершавшиеся тогда в Европе, политика не составляла предмета разговоров, она всегда уступала место литературе»[30]. В доме Оленина ежедневно собирались литераторы, ученые, художники. Сюда свозились все литературные новости, здесь говорили о новых театральных постановках, о новых картинах, о новых музыкальных произведениях. Политики как бы не существовало. Большинство участников кружка, среди которых постоянно бывали Батюшков, Озеров, Шаховской, Гнедич, были поклонниками античности, любили русскую старину и мечтали о возрождении и расцвете русского национального искусства.

Вскоре дом Оленина стал еще дороже и ближе Ивану Андреевичу, когда он подружился с женой Оленина — ласковой Елизаветой Марковной. В ней нашел он нежнейшую мать и был предан ей с сыновней горячностью. Но с Олениным у него были иные отношения. Сановник полагал, что он перевоспитывает бунтаря, делая его верным слугою царя и отечества. Крылов не протестовал против этого и поступал по-своему. Он писал басню за басней, прикрывая работу ленивыми разговорами о своем безделье, и делал вид, будто не торопится их публиковать. Оленин настаивал на скорейшем издании. Повторялась такая же история, как с Дмитриевым, который уговаривал мастера басни Крылова попробовать заняться басней.

В 1809 году вышла первая книга басен Крылова. Она разошлась мгновенно и принесла ему невиданную славу. Внезапный успех ошеломил не только современников, но и самого автора. Он был убежден, что читатели тепло встретят его книгу, но не ожидал такого успеха. Ему было невдомек, что первая книга басен станет для него воротами, за которыми открывается теряющаяся в тумане веков дорога в бессмертие.

ВОСХОД

Странное дело, мы слышали басню в первый раз, а почти все знали ее наизусть.

С. Жихарев, «Записки современника», т. II.

Ему было сорок лет. Слава всходила стремительно. И опиралась она не на изысканные круги «избранных» или «немногих» ценителей искусства, а на широчайшие народные массы. Басни Крылова передавались из уст и уста, шли в письмах из края в край страны, и всюду их встречали с радостью. Никто и никогда еще не говорил таким близким, понятным народу языком. Своими баснями Иван Андреевич прекратил споры о том, каким языком следует писать, каким языком надо говорить с русскими людьми.

В те годы русская аристократия искала путей к народу, пытаясь найти с ним какой-то общий язык. Грамота становилась явлением нередким. Всюду открывались школы, усиливались связи с заграницей, росла торговля и промышленность. Россия быстро шла к цивилизации.

При Александре I правительство серьезно было озабочено тягой народа к знанию. Опора трона—дворяне отлынивали от наук. Образованными людьми становились сыновья ничтожных чиновников, дьячков, купцов, ремесленников, крестьян, выкупившихся из крепостной неволи. У них были свои собственные интересы, отличные от интересов правительства, а иногда даже враждебные ему. Желанием крепче связать себя с массами и объяснялся тот повышенный интерес высшего общества к русской национальной культуре, к русскому языку, к русской старине. Но у аристократов, воспитанных зарубежными гувернерами, не было ни настоящей любви к этой старине, которую они считали варварской, ни к языку, называемому ими «подлым».

По свидетельству современника[31], многие из князей Трубецких, Долгоруких, Голицыных, Оболенских, Волконских, Мещерских — представителей знатных русских родов — не могли двух слов написать по-русски. Высшее общество говорило на своеобразном русском языке, из которого изгонялись «грубые» и «некрасивые» слова. Он был гораздо беднее народного языка, и неудивительно, что аристократы жаловались на его скудость.