Иван

— Да, учительница, только в начальных классах, — и, будто продолжая начатый до прихода Оксаны разговор, сказала: — Я, было, хотела пойти к Василию Лукичу, все ему объяснить, но вначале боялась, а потом и сама не знала, куда вы с Егором девались. Про Варвару знала, только не ведала, где захоронена, а пойти и принести такую весть, — уж лучше неизвестность. А теперь вот погода установится, втроем и съездим, может, Василия Лукича к себе заберем, сколько там ему одному маяться?

На кухне хлопнула входная дверь — пришла Оксана, принесла целую авоську продуктов и стала выкладывать, что на стол, что в холодильник. Наконец, сняв пальто, вошла в большую комнату. Впервые Иван повнимательнее рассмотрел ее. Ростом ниже Ивана на голову, личико кругленькое, даже немного скуластое, как у дяди Егора, нос прямой правильный, губки (именно губки) пухленькие, глаза большие голубые, смотрели как-то восхищенно и удивленно из-под длинных пушистых ресниц. Брови черные, изогнутые дугой, на левой щеке, чуть ниже глаза, маленькая черная точечка-родинка, волосы тоже курчавые и черные, как на фотографии у дяди Егора, которую показала вначале Рита Ивановна. Он так задумался, что даже не слышал, как Рита Ивановна попросила Оксану сыграть, и та села за пианино.

Рита Ивановна выключила приемник, и ласковую задушевную мелодию стала извлекать Оксана своими тоненькими длинными пальчиками из темного громоздкого на вид инструмента.

А Рита Ивановна, наблюдая, с каким восторгом смотрел Иван на Оксану, каким-то шестым чувством поняла, что нравится она парню, и непонятная тревога охватила ее. Но она сразу, же отогнала нехорошее предчувствие. Да и к тому же когда они узнают, что почти родные брат и сестра, то все само собой образуется. Успокоившись, она с удовольствием слушала, как играла Оксана, и на душе у нее стало светло и радостно, как никогда за всю жизнь не было. Еще бы — двое почти взрослых детей, мальчик и девочка, да она еще в детстве мечтала об этом! И вот они сидят, двое, красивые, здоровые, чего еще и желать?!

А жизнь шла своим чередом. Где-то зажигаются звезды, где-то на морях и океанах бушевали штормы, где-то завывала вьюга, где-то в тайге вот сейчас ходит и ходит по своим пустым владениям осиротевший кот Васька. Он наотрез отказался покидать жилище своего хозяина, орал, царапался и, наконец, вырвавшись, сделал свой пушистый хвост трубой и понесся к стоящей рядом сосне, залез по стволу так высоко, что еле различался в кроне.

Где-то на Алтае пришла уже из школы Дуня и, может, делает сейчас уроки, а совсем близко, за каких-то пятьдесят километров, Василий Лукич топит свою печь и задумчиво смотрит на огонь. Все идет своим чередом. А Оксана все играла и играла. Так вот и провели свои первые минуты вместе недавно совсем незнакомые, а оказалось, родные и близкие люди. А впереди целая жизнь, полная удач и разочарований, любви и страданий, радости и горя, — все противоположности всегда рядом, как день и ночь, утро и вечер. Не бывает бесконечного дня на земле или ночи, лета или зимы, бывают они длинными и короткими, жаркими и холодными. Так и в людской жизни не бывает всегда счастливых и радостных дней, как и горестных и неудачных. И вот для Ивана наступила полоса новой жизни, о которой он даже и не догадывался, она ему и не снилась, а кем-то уже была приготовлена и только дожидалась своего часа. Или, как говорят старые люди: «Его ждала судьба».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

В деревне люди живут совсем не так, как в городе, тут свои законы, свои порядки и не кем-то установленные, а самой матушкой-природой. И какой бы ты и не был лодырь, а сам уклад крестьянской жизни не даст тебе расслабиться.

Ведь как в городе: зачитался до поздней ночи каким-нибудь Дюма или Хемингуэем, и дрыхни себе, пока будильник или еще чего-нибудь тебя не разбудит. А тут не до Хемингуэя: не дашь скоту вовремя попить — такой рев начнется. А попробуй хрюшку не накорми; не то, что спокойно читать не даст, всю деревню на ноги поднимет визгом и криком. А попробуй не встань утром рано, когда петух (видать, и впрямь с космосом связанный; иначе откуда ему знать, что вот именно в три часа ночи ему и надо закукарекать) сначала заорет так тоскливо и полусонно, видно, и сам еще глаз не открыл, но с каждыми тридцатью минутами все громче и громче, все настойчивее и настойчивее орёт, — чем тебе не природные часы!

Сколько раз Виктор Иванович хотел зарубить своего огромного, когда-то самого красивого во всей деревне петуха, так Иван и Анастасия Макаровна не давали; уж больно шикарным он был, походка одна чего стоила — грудь колесом, голова с ярко-красной короной высоко поднята, глаза наглые серые, выпуклые, клюв мощный с горбинкой, хвост веером, переливается всеми цветами радуги, а взмахнет красно-сизыми крыльями, ну прямо загляденье. И как такую красоту зарубить-то? Хоть и постарел, и замена ему есть, а жалко.