Иван

Они вошли в комнату, Рита Ивановна приветливо сняла с юноши рюкзак, плащ, потом пальто, принесла ему шлепанцы и, усадив на стул, зажгла газовую горелку, что-то поставила в кастрюльке и чайнике. Иван в это время рассматривал комнату и отметил ее идеальную чистоту, а увидев, как загорелся газ, опять про себя отметил — «цивилизация». Рита Ивановна села напротив и с любопытством его рассматривала, отчего Ивану стало как-то не по себе. Ему показалось, что он знает эту женщину, слышал запах ее тела, ее голос, юноша даже подался немного вперед; что-то родное и близкое влекло его, он подумал, не она ли мать его родная, может, о Варваре взрослые выдумали. Но он вспомнил, как Василий Лукич шептал, глядя на него, «Варя, Варенька». Тут уж не поверить нельзя. Но тогда что, же влекло его к этой незнакомой, но почему то казалось, родной женщине?

А между тем Рита Ивановна старалась вспомнить, кто же мог из бывших ее учеников пожаловать к ней:

— Вы только пока не говорите, кто вы, я, может, сама вспомню или догадаюсь, кого-то вы мне напоминаете, а вот не могу сообразить, кого, — и она близоруко прищурилась.

— Да где ж вам узнать, если вы меня никогда и не видели, — улыбнулся Иван, но женщина как-то вдруг изменилась в лице, стала очень серьезной и, решительно встав, пошла в другую комнату.

В открытую дверь Иван успел заметить стоящее там черное пианино. «Цивилизация» — опять подумал он, но Рита Ивановна довольно быстро вернулась, держа в руках рамку с фотографией, на которой в полный рост стоял симпатичный парень. Женщина опять села напротив Ивана и, показав вблизи фотографию, почти прошептала:

— От него? — лицо ее как-то враз побледнело, даже губы.

Иван посмотрел на фотографию и с трудом узнал в черномазом кудрявом пареньке Егора.

— От него, — спокойно сказал Иван, возвращая фотографию, и был ошеломлен, так как женщина рванулась к нему и, обняв его голову, стала целовать щеки, уши, губы, приговаривая:

— Ваня, Ванечка, миленький мой, да сколько же ты ночей мне снился! — а потом, опомнившись, — оттолкнулась и почти убежала в соседнюю комнату.

Иван ничего не понимал. Он даже не мог предположить, откуда женщина знает его имя, почему поняла, что он от Егора, и откуда у нее к нему, Ивану, такие чувства, в искренность которых нельзя было не поверить.

«Не много ли для меня за каких-то полгода?» — подумал Иван, но Рита Ивановна уже вышла из комнаты и, став в дверном проеме, опять смотрела на него спокойно и ласково.

Иван достал из бокового кармана пиджака конверт-пакет и протянул его женщине: «Это вам». И на душе юноши стало легко и свободно, как будто непосильный груз свалился с его плеч. Он даже не заметил, как, схватив конверт, Рита Ивановна опять скрылась в другой комнате, не слышал, как зашипело и забулькало на газовой плите. Он выполнил! Он сдержал слово, данное отцу! И теперь можно ехать домой, там его место, там дядя Витя, там тетя Настя, там его друзья, школа, он и так пропустил целую четверть. Иван встал и прошелся по комнате. Обыкновенная комната, только обклеена обоями, так в Сибири стали делать недавно, на стенах пусто, не то, что у Василия Лукича — все в фотографиях, а тут на всю комнату две небольшие картины в простеньких багетах.

В комнату опять вошла Рита Ивановна, уже без конверта-пакета, глаза ее были красными от слез. Усадив Ивана на стул, стала хлопотать у плиты. И опять повеяло чем-то родным и знакомым. Юноша смотрел на нее и никак не мог понять, что это с ним?

— Скоро и Оксана из школы придет, но мы с вами пока перекусим, наверно проголодались? Так вы в деревне были?

— Да, в деревне, у Василия Лукича, с ним и сделали все это, — сказал Иван.

— Что «это все»?

— В письме, наверно, все написано?

— Там написано многое, но все это уже не нужно, эти документы и гроша ломаного не стоят, а больше там ничего нет, даже то, что вы сюда поехали, не сказано.

Иван понял, что привез Рите какие-то старые документы. Тогда он рассказал, что знал, и о захоронении тоже.

— А скажи, Иван, можно я вас на «ты» называть буду, какая у тебя фамилия и отчество? — спросила Рита.

— Отчего же, меня и так все на «ты» называют, фамилия у меня обыкновенная — Сердюченко Иван Викторович, — почти отрапортовал он.

— Тогда почему Сердюченко и почему Викторович, ведь отец твой Егор, значит, Егорович, а поскольку у Егора фамилия Исаев, значит, Исаев Иван Егорович, — как-то строго сказала Рита Ивановна.

Ивану это понравилось, но он представил дядю Витю и тетю Настю и ему сразу стало их так жалко, что он быстренько сказал:

— Нет, нет, пусть будет так, как есть, да и документы на меня так написаны, а вы откуда знаете, что так должно быть?

— Ты сказал, что мы с тобой в жизни не встречались, а ведь жил ты у меня больше года после твоего рождения.