ИВ. Тетралогия (СИ)

Нестерпимо захотелось своротить ему челюсть, еле сдержался. Не потому, что в его словах сквозил едкий сарказм, а потому что он оказался прав, и от этого осознания, и, видя собственными глазами дело рук врага, становилось особенно мерзко. Как узнал позже, в течение часа от хлора в муках погибли тысячи французов. А те, кто сразу не умер, скончались в госпиталях или остались слепыми инвалидами.

Видимо, немцы сами не ожидали такого эффекта от нового оружия, но, заняв опустевшие окопы, не успели воспользоваться плодами своего успеха и глубоко продвинуться. А лишь последний солнечный луч скрылся за горизонтом, не дожидаясь приказа, все как один мы бросились в едва наступившие сумерки подобно валькириям, но не забирающим мертвых, а карающим живых. Таиться больше не было ни необходимости, ни желания. Ночь окрасилась сладостными воплями смерти, казалось, звенел сам воздух, кровавое месиво вскоре превратилось в реальную картину ада на земле. Вероятно, преисподняя завистливо бледнела, наблюдая за тем, что чинила в войске триумфаторов наша ярость.

Боши открыли беспорядочную стрельбу, но выстрелы косили своих же товарищей. Наши переполненные свежей кровью, силой и яростью тела были почти недосягаемы для пуль, ведь скорость многократно превышала человеческую реакцию, к тому же, скованную паникой охватившей их при столкновении с неведомым жутким врагом. Наш ответ на немецкую подлость с химическим оружием, был, возможно, не столь многочислен жертвами, но, точно, не менее жесток. Вражеские солдаты бросали винтовки и пытались убежать, но уйти удалось не многим. Снедаемый ненавистью и жаждой мести, в этот раз не стал ограничивать вампирский инстинкты, предоставив хищнику целиком и полностью подчинить себе человека.

И это оказалось невероятно, безумно приятно, чувствовать себя почти всесильным и свободным от малейших ограничений, это ярче плотского экстаза, эйфоричнее гашиша, упоительнее, чем первый поцелуй. Потом уже тошнило от крови, я был переполнен ею до краев и просто отрывал головы всем, до кого смог добраться или кто подавал признаки жизни. Опомнился лишь, когда командир с трудом остановил меня, хорошенько встряхнув:

— Все, Ансело, уходим, скоро восход!

Опьяневший от избытка крови, покрывшей меня с ног до головы, быстро оглядевшись, не увидел вокруг ни одного живого или целого врага, только окровавленные, растерзанные куски многочисленных человеческих тел, вперемешку с тошнотворной воньювнутренностей. Мучительно сложно оказалось, справиться с непреодолимой потребностью продолжить возмездие, ведь перед нами находились немецкие окопы. И лишь солнце могло нас загнать обратно в блиндаж, но зверские оскалы не скоро покинули наши лица.

Весь день вампиры оставались мрачными и озлобленными, дожидаясь очередной ночи. Умирающие в страшных муках тысячи французов невозможно было ни забыть, ни простить, как и сильнейшую боль в выжигаемых глазах и легких, пусть мы и восстановились. И этот неожиданный и подлый удар требовал соответствующего ответа.

Вспоминая прошедшую ночь, не удивился переменам в себе. Я становлюсь как они? Наверное, это было неизбежно. Больше не ощущал раскаяния или угрызений совести, ни малейших. Скорее наоборот — растущее желание продолжить кровавый пир. «Но это же неправильно, это против моих принципов», — робко шептал внутренний голос.

Рассуждая о долге, о защите Отечества, разве подобное имел в виду отец? И как же это оказалось легко и просто — отбросить все человеческое и наслаждаться торжеством хищника. Пожалуй, стоит еще раз подумать о своей роли в войне. Наверное, кто-то должен делать и грязную работу. Но, если заниматься диверсиями, то зачем мне группа? Вероятно, смогу действовать еще эффективнее, если буду самостоятельно выбирать цели и уничтожать их. Или все же пора остановиться, пока еще возможно?

Астор попал в госпиталь, и ему ожидали замену. При необходимости мы могли бы сами передвигаться в темноте, но пока никто не хотел уезжать, ведь мы не чувствовали себя окончательно удовлетворенными, даже высокая вероятность появления в ближайшее время немецких вампиров не пугала. Оборотень через несколько дней вернулся сам. В темных очках, не долечившийся, объяснил, что сбежал из лазарета. Следующая ночь для него критическая, и он не хотел рисковать, к тому же, был уверен, что после обращения зрение полностью восстановится.

Незаметно пролетел год. Мы меняли свое расположение в зависимости от ситуации на фронте. После Ипра был Артуа, потом Верденская «мясорубка», где стал свидетелем того, что и наши тела не совершенны. Один из членов группы, схлестнувшись с вражеским вампиром, потерял руку, оторванную врагом. Битва уводила его все дальше от потерянной конечности, в итоге чего, не вернув ее на место, бедняга остался калекой. Вопреки расхожему мнению, наши части тела не вырастают из ничего, это сказки, культя успела затянуться, оставив мужчине обрубок, а сама рука омертвела и высохла, как и все кровопийцы после смерти.