Юстиниан

— Думаешь, мне есть до этого дело? — устало и презрительно бросил Германус в ответ. Пытаясь в последний раз достучаться до разума посла, он продолжал в примирительном тоне: — Хорошо, я не должен был так говорить, я погорячился. Но я бы плохо исполнил свой долг, если бы закрывал глаза на реальное положение дел. Хосро безжалостен, но он всего лишь человек, и с ним можно договориться. В Сирии он говорил: «Заплатите — и живите спокойно». Гиераполис уплатил две тысячи серебром — и был спасён. Бергея отказала — и её сожгли. Не думаю, что с Антиохией будет как-то иначе. По всей видимости, Юстиниан просто не понимает всей серьёзности положения. Победы Италии и вера в то, что Велизарий спасёт Восток, сделали его самоуверенным. Возвращайся к нему и расскажи, что с Хосро нельзя играть в подобные игры. Я уверен, у тебя достаточно влияния, чтобы император прислушался к тебе. Если мы заплатим персам, катастрофы можно будет избежать!

По высокомерному и презрительному виду Пруденция Германус видел, что слова его пропали даром. Посол насмешливо бросил:

— Ты так наивен, что думаешь, будто я пойду против приказов нашего императора?

Германус почувствовал отвращение к происходящему и страшную усталость. Пруденций действовал лишь в своих интересах, политика его не интересовала.

— Поступай, как знаешь. Что до меня, то я уйду в Киликию. Не окажу Хосро такой услуги, как захват в плен родственника императора.

Перед самым отъездом Германуса на север Пруденций сообщил гарнизону и населению города волю императора. Шеститысячный гарнизон встретил его слова с тревогой, а народ, в невежестве своём, торжествовал. Самоуверенность горожане унаследовали от своих предков — Селевкидов.

Пока горожане готовились защищать город, Пруденций, уверенный, что статус посла защитит его от персов — дипломатический этикет свято соблюдали и Рим, и Персия, — обосновался в тихом предместье Дафна в ожидании прихода Хосро.

Македонию разбудил громкий и требовательный стук в ворота её виллы, выходившие на тенистую улицу Дафны. Через мгновение в покои госпожи вбежал бледный управляющий, сжимая в трясущихся руках светильник.

— Госпожа... здесь персы! Думаю, это только разведчики, основные силы подойдут завтра.

— Впусти их! — Македония старалась, чтобы голос её звучал спокойно, хотя сердце женщины сильно билось от страха. — Скажи людям, чтобы не оказывали сопротивления и во всём угождали. Если надо, предложи им освежиться и отдохнуть с дороги.

Торопливо одевшись, Македония вышла в атриум, который, как она могла видеть в утреннем полумраке, был уже заполнен десятками всадников довольно дикого вида: на плечах воинов были плащи из грязной овчины. Перепуганная челядь жалась вдоль стен.

Злобно ухмыльнувшись, один из солдат схватил Македонию за руку и бесцеремонно поволок её в дом. Управляющий кинулся на помощь госпоже — но был сбит с ног ударом деревянного щита. Македония торопливо крикнула:

— Не надо сопротивления! Не пытайся мне помочь! Всё, что они могут со мной сделать, не стоит жизни никого из вас.

Втолкнув Македонию в её же покои, солдат грубо швырнул её на ложе. Легко прижав женщину одной рукой, он одним махом разорвал на ней платье. Вонь немытого тела и прокисшей овчины вызывала тошноту. Македония понимала, что беспомощна, и знала, что должно произойти, ещё до того, как перс грубо раздвинул ей ноги. То, что ей предстояло терпеть насилие от мужчины, было совсем невыносимо и вдвойне отвратительно...

Внезапно перс замер, судорожно всхлипнул — и изо рта его хлынула кровь, заливая оцепеневшую от ужаса и отвращения Македонию. Отяжелевшее тело рухнуло рядом с ней...

Когда она пришла в себя, то увидела первым делом труп несостоявшегося насильника залитый кровью из раны в спине. Возле ложа стоял другой перс — судя по одежде и вооружению, рангом гораздо выше убитого. В руках у него был окровавленный меч.

— Тысяча извинений, госпожа! — незнакомец говорил на хорошем греческом. — Мой солдат не должен был себя вести, словно животное, он запятнал этим и мою честь. Прости... он успел?..

— О, нет! — Македония дрожащей рукой потянула на себя окровавленные обрывки платья, пытаясь прикрыть наготу. — Ты вмешался вовремя!

— Бактрийская сволочь! — в голосе её спасителя зазвенел гнев. — Мы наняли их, потому что они прирождённые наездники и хорошие разведчики, но иногда я думаю, что от них больше проблем, чем пользы. Я здесь, чтобы решить вопрос с расквартированием армии великого шаха, и имел неосторожность оставить этих дикарей без присмотра, пока подыскивал конюшни и фураж для лошадей. Госпожа, надеюсь, ты простишь меня, ибо сам я себе прощения не нахожу!

Пообещав выставить возле дома вооружённую охрану, офицер удалился и увёл с собой присмиревших бактрийцев.

Первым признаком приближения персидской армии стала стена пыли, заклубившейся на горизонте с северо-востока. Затем стали видны сияющие на солнце катафракты, а потом показался отряд всадников в ослепительно-белых одеждах, и над головами их взметнулось знамя Драфш-и-Кавиан — священное знамя сасанидов, расшитое золотом, серебром и драгоценными камнями.